История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
Шрифт:
Может быть, рассуждения – это дань Чехова глубоко укоренившейся традиции
русской интеллигентскойлитературы. В свое время рассуждения, наверное,
имели эмоциональное значение, но сейчас, во всяком случае, потеряли его. Еще
один серьезный недостаток Чехова – его русский язык, бесцветный и лишенный
индивидуальности. У него не было чувства слова. Ни один русский писатель
такого масштаба не писал таким безжизненным
Чехова так легко переводить (не считая местных аллюзий, реалий и некоторых
«словечек»). Из всех русских писателей ему меньше всего опасно коварство
переводчиков.
Прямое влияние Чехова на русскую литературу незначительно. Успех его
рассказов содействовал популярности этого жанра, ставшего основным в
русской прозе.
Горький, Куприн, Бунин – назовем главнейших – смотрели на Чехова как
на учителя, но их нельзя назвать его учениками. Несомненно, никто не
научился от него искусству построения рассказа.
Казалось, что очень легко подражать его пьесам, – и многие попали в
западню. Сегодняшняя русская проза совершенно свободна от следов
чеховского влияния. Некоторые молодые писатели перед революцией начинали
как подражатели Чехову, но никто из них не остался ему верен. В России Чехов
стал принадлежностью прошлого – даже более отдаленного, чем Тургенев, не
говоря уж о Гоголе и Лескове. За границей получилось иначе. Там нашелся
настоящий наследник чеховских тайн искусства – это Кэтрин Мэнсфилд: в
Англии она сумела сделать то, чего никто не сделал в России, – выучилась у
Чехова, не став его эпигоном.
Самые восторженные и преданные поклонники у Чехова – в сегодняшней
Англии. Там – и в меньшей степени во Франции – культ Чехова стал
отличительной чертой высоколобых интеллектуалов. Интересно, что в России
всегда смотрели на Чехова как на «низколобого» писателя, – высшие слои
интеллигенции всегда относились к нему прохладно.
Двадцать лет назад высоколобые даже делали вид, что презирают его (или
искренне презирали). Настоящую власть он имел над сердцами честных
обывателей. Сейчас Чехов, конечно, стал собственностью всей нации. На его
62
место классика, крупного классика – одного из «первой десятки» – никто не
покушается. Только этого классика временно положили на полку.
63
Промежуточная глава I
Первая революция (1905)
История революции с начала девятнадцатого века может быть
представлена как череда революционных волн и межреволюционных
промежутков.
разразилась в 1825 г. в никем не поддержанном и безуспешном бунте
декабристов. За ней последовала долгая реакция в царствование Николая I,
когда стала нарастать вторая волна. Она нарастала медленно и постепенно – ее
одновременно и задерживали, и укрепляли либеральные реформы
шестидесятых годов, – достигла кульминации в деятельности партии «Народная
воля» и разразилась в 1881 г. убийством Александра II. Спокойствие,
наступившее после этого, было уже не столь полным и долгим, как раньше.
В девяностых годах (во многом за счет голодного 1891–1892 года) революция
набрала силу, достигла небывалой высоты и разразилась в 1905 г.
Революционное движение снова было подавлено, чтобы снова возникнуть во
время войны и наконец достичь триумфа в 1917 г. Третья из волн впервые была
поддержана широко распространившимся народным движением – ее гребень
назвали Первой революцией.
Революция 1905 г., в той мере, в какой она являлась сознательным усилием
для достижения определенных целей, была целиком результатом развития
революционных идей интеллигенции, в критический момент поддержанной
отказом имущих классов защищать самодержавие. Но она осталась бы
бесплодной, если бы не нашла свою армию в недавно развившемся классе
промышленных рабочих. Этот класс, в свою очередь, был продуктом развития
капитализма во второй половине девятнадцатого века. Русский капитализм
зародился в эпоху реформ Александра II и стремительно развивался в
восьмидесятых-девяностых годах, в основном благодаря протекционистской
политике государства, воплощенной в фигуре графа Витте. Подъем и рост
русского капитализма из консервативных форм дореформенных производства и
коммерции – вопрос захватывающе интересный, но мы не можем здесь на нем
останавливаться. Между тем он не лишен черт живописной и художественной
ценности и был не раз представлен в литературе: с наибольшим успехом это
сделал не кто иной, как Горький (который при всех своих марксистских
пристрастиях явно сочувствовал творческому импульсу капитализма). Он
сделал это в Фоме Гордеевеи в Заметках из дневника(глава о нижегородском
миллионере-старообрядце Бугрове). Крупные московские купцы сыграли