История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
И особенно ярким человеком показан Парфенька, изловивший ту самую рыбу. Покрикивают на него как на чудака, ничтожно маленького человека, инспектор называет его «старым хулиганом», подполковник милиции заводит на него «дело», старшина составляет протокол, авось разберутся потом, а через некоторое время Парфёна славят как замечательного умельца, печатают его портреты в газетах, заказывают столичному художнику его портрет, а в конце концов забывают о нём, захваченные кампанией по спасению рыбы… Всё кончается крахом: рыбина ушла в Волгу и всё вернулось на круги своя.
А в памяти остаются все сцены, в которых действует Парфён Шатунов: «Парфенька стоял перед надвинувшимся на него инспектором, глядел в его страшные чёрно-лакированные глаза и не пятился, не отступал, не отводил взгляда. Впервые в жизни. Родовая шатуновская цепочка натянулась струной вслед за Витяем и уже вибрировала-пела от напряжения, и мчались по ней другие сигналы – протеста, неповиновения, бунта, решимости стоять до конца».
В этих размышлениях Парфеньки, а вслед за ним, конечно, и автора – главный смысл положительной программы Анатолия Жукова: устоял Парфён под напором всех тех, кто до известной степени олицетворял всё худшее в нашей жизни и что необходимо искоренить, если мы хотим не на словах, а на деле улучшить нашу жизнь.
Вторая повесть романа «Печать» тоже начинается вроде бы обыкновенно и естественно: отжил своё время на месте директора пищекомбината Башмаков, плана не выполняет, действует по старинке, завёл бюрократические порядки, вот на его место предлагают молодого красивого секретаря комитета комсомола, энергичного, демократичного, весёлого, бурными аплодисментами встречают собравшиеся это предложение председателя райисполкома… И сам Ручьёв ничуть не сомневался в том, что ему и эта должность будет по плечу. Ну, там покрутится, конечно, сначала, поработает с людьми, посоветуется, а там уж всё покатится по восходящей. И действительно молодой, крепкий, ещё не бюрократ и не формалист, Ручьёв весело вошёл в новую должность, тут же разрешил секретарше сбросить длинную должностную юбку, приодеться в модную мини, никого не задерживать в приёмной, пусть все заходят, кому он окажется нужен, чтоб никакого бюрократизма, никаких лишних бумажек, всё должно быть на личной честности и порядочности…
И вот начинается трудовой день Ручьёва… Автор предельно сгущает краски его трудового дня. Трещит то и дело телефон, поздравляют его из райкома, райисполкома, из области звонит начальство и тут же дают поручения, приходят люди, дверь не закрывается ни перед кем, вот уже несколько человек толпится в кабинете, а телефон не отпускает, вот он уже начинает покрикивать на какого-то посетителя, вот уже дают ему сдачи, утрачивается контроль над ситуацией, потому что занимается мелочами, которыми вполне могли бы заняться его заместители. И вот уже первые нелепости врываются в его трудовой день: он разрешил ребятам-школьникам вывезти всякие устаревшие станки как металлолом, а вместо этого они вывезли хорошие мясорубки, которые, правда, при старом директоре Башмакове успели проржаветь, но сейчас так были нужны. Директор совхоза позвонил Ручьёву и попросил взять убитых током четырёх коровов и быка, нужны мясорубки, а мясорубки на барже с утилем, нужна справка, чтобы их получить обратно. В кармане была колбаса и печать, он в небольших перерывах машинально закусывал, колбаса была как резиновая, но разглядывать было некогда, входил новый посетитель. Конец месяца, конец квартала, конец полугодия, всем нужно было выполнять план – лекторам, самодеятельным артистам, санитарным врачам, пожарникам, а тут ещё журналисты появились. И всем он нужен, все от него чего-то хотят. Прибежал Куржак, ему нужна была справка, пришёл Башмаков, ему нужна была справка, всем нужны были документы с печатью, а печати в кармане не оказалось, скорее всего он её съел, язык синий да и руки… А что теперь делать без печати? Все документы требуют печать…
Блестяще, остро сатирически Анатолий Жуков нагнетает события, сталкивает характеры, запутывает события в такой клубок, который уже почти невозможно размотать. И всё вполне правдиво, реалистически обоснованно. Если в «Чуде природы» есть гиперболизация происходящего, которое возможно лишь при фантастическом развитии событий, то здесь всё – реально, всё правдиво, нет ни малейшей ирреальности событий. Всё так спрессовано, сгущено.
Ручьёв бегает от одного учреждения к другому и просит помочь ему в его безвыходном положении, ведь он лишь первый день директорствует, нет ещё опыта. Как вернуть печать, ведь без печати не дают зарплату, а без зарплаты стоят без покупателей магазины, а тут кто-то стонет, что без денег он не может навестить жену, нужно ей хоть яблок привезти, ведь она родила ему сына… А Ручьёв всё бегает по инстанциям, был в райкоме, был в газете, в больнице, в милиции, всем весело, когда узнают, что с ним произошло, но печать ему выдать не могут. Без печати он – никто, никому не интересен, провалился сразу же, в первый же день… Конечно, печать нашлась за подкладкой, но уже всем стало ясно, что Ручьёв провалился на новом месте. Сползла с него уверенность в себе, постарел он за этот день, появились морщины и всяческие складки на щеках.
Блестящую повесть написал Анатолий Жуков, чем-то она напоминает «Дьяволиаду» Михаила Булгакова, но лишь «чем-то».
Столь же неназойливо, вполне добродушно и естественно развиваются события в третьей повести «Судить Адама!» и четвёртой повести «Голова в облаках», разных по персонажам и событиям, но единых по сути и проблемам.
Адам – это кот тигровой масти, сильный, мощный хищник, который мышей не ловит из-за того, что давно уж в крестьянском доме нет мышей, потому что нет амбаров, где содержалась некогда пшеница, но этот кот ворует цыплят, утят, промышляет в магазинах. Жители посёлка написали заявление в народный суд, чтобы привлечь к ответственности кота, а главное – его хозяина Титкова, много насолившего своим односельчанам, когда он ещё был агентом по сбору налогов… Вроде бы затеяли «шутейное дело», но народный суд ничего шутейного здесь не увидел, а передал заявление в товарищеский суд: дескать, разбирайтесь, если найдёте нужным. Председатель Мытарин, изучивший вопрос, тоже посоветовал «делу» дать ход, собрать материалы, допросить свидетелей и пр. Так начались вроде бы «шутейные» заседания товарищеского суда. Но сколько нешутейного выплеснулось из душ человеческих в ходе этого разбирательства. И вот задумались члены товарищеского суда, ход разбирательства был настолько откровенным и беспощадным к слабостям человеческим, что вроде бы «шутейный» суд над Адамом и Титковым вылился в суд над самими собой, над своими собственными слабостями, с которыми свыклись и примирились, в них, этих слабостях, запутались. Выступавшие и просто участники этих заседаний признаются в своих грехах, отступлениях от нравственности своего народа, тоскуют о правде и гласности общественных отношений и казнят себя, что не смогли преодолеть в себе душевной робости, когда необходимы были и мужество, и стойкость в преодолении косности, очковтирательства и прочих грехов, с которыми всегда велась нешуточная борьба в душах человеческих.
«Учёные, они любят всё разделить на мелкие части, всю нашу жизнь. Вот только соберут ли потом эти части в одно целое, неизвестно. А разобрали уже многое» – так Анатолий Жуков вместе со своим положительным героем подводит итог расследований, осуждая всё скороспелое, всё безнравственное, отжившее, не имеющее почвы в реальной нашей повседневности, но всё ещё крепко цепляющееся за души людей.
Когда-то здесь у каждой малой деревни гуляли тысячные отары овец, романовские дублёные полушубки были повседневной одеждой крестьянина, а сейчас эти же крестьяне похожи на иждивенцев, живут на той же земле, а пользуются дарами прилавков магазинов и базаров: «Некоторые хозяйки дошли до того, что капусты на зиму не запасают, нарубить лень, свежую давай весь год…» О бережном отношении к природе, к лесу, к земле, нравственным традициям народного бытия, ко всему, что окружает, – обо всём этом и многом другом размышляет автор романа, словно предвидя то, что началось после так называемой перестройки и предательского правления Ельцина и его компании.
Умный, глубокий, морально чистый Анатолий Жуков написал острые, современные книги, во многом опередившие своё время, давшие анализ партийных и советских грехов и безнравственного отношения к своему государству, а главное – к народу.
Жуков А.Н. Дом для внука. М., 1977.
Жуков А.Н. Осенний крик журавлей. М., 1978.
Жуков А.Н. Чудо природы: Роман в новеллах. М., 1985.
Жуков А.Н. Голова в облаках. М., 1989.
Анатолий Фёдорович Кривоносов
(Род. 1937)
Анатолий Кривоносов обратил на себя внимание публикацией повести «Гори, гори ясно» в журнале «Новый мир» (1974. № 4). Потом был роман «Поживём – увидим» (1978), сборники рассказов и повестей в издательствах «Современник» и «Советский писатель». Так вошёл в большую литературу талантливый прозаик.
Родился в селе Петряшинка Брянской области. Мечтал стать геологом, и мечта осуществилась. Работал на рудниках Казахстана и Забайкалья, в геолого-разведочных экспедициях и партиях на Курской магнитной аномалии, на Северном и Южном Урале, на Крайнем Севере и на родной Брянщине, в Брянской геолого-разведочной партии.
Первые свои рассказы «Бог без прописки», «Романтик» и «Инженер Галанов» Анатолий Кривоносов опубликовал в «Комсомольце Забайкалья» и «Забайкальском рабочем». А рассказ «Романтик» был включён в коллективный сборник «Встреча», изданный Читинским издательством в 1963 году.
Как геолог, Анатолий Кривоносов имел возможность познакомиться с различными людьми, увидеть их в обычных и чрезвычайных обстоятельствах, познать их внутренний мир, личный и общественный во всех их противоречиях. Богатый жизненный материал буквально рвался на страницы, и Кривоносов много писал в то время, но вскоре почувствовал, что не хватало не только опыта, что было вполне естественно, не хватало и элементарных знаний, необходимых для творческой, литературной работы. И он поступил в 1969 году в Литературный институт имени А.М. Горького. Закончил институт в 1975 году, уже сложившимся писателем, автором повестей «Простая вода» и «Гори, гори ясно».