История вторая: Самый маленький офицер
Шрифт:
Эх, где теперь те воображаемые, дух захватывающие картины? Где доблестный ВДВ-шник с лёгким ранением и орденом? Нога, конечно, болит, но это только раздражает, а до орденов уже дела нет — выжить бы… Заболотин достал из внутреннего кармана куртки пластмассовый коробок с нитками и принялся зашивать очередную прореху в кепке, вспоминая далёкие детские фантазии. В них война была тихой и вполне безобидной. Он не знал тогда взрывов и метких снайперских выстрелов…
— Говорят, такими темпами мы ещё неделю будем добираться до места, — подала вдруг голос Кочуйская, о которой офицер за воспоминаниями как-то даже успел забыть.
— Нет, — он перекусил нитку и убрал её вместе с иголкой в коробочку. Одной дыркой меньше, одним швом больше — кепка ничуть не поменяла свой вид. Впрочем, можно для удовольствия пустить мысль, что кепка выглядит весьма по-боевому, по ней можно понять, что её обладатель прошёл немало боев… Правда это всего лишь глупые ребяческие фантазии. По кепке можно сказать разве что то, что её уронили в грязь. Потом подняли и ещё раз уронили. А потом ещё танком туда-сюда поверх проехались. После этого кепка была выстирана в ближайшей луже и наспех просушена прямо на голове. Вот и всё, что говорила кепка.
— Что «нет»? — не выдержала столь продолжительной паузы девушка, недовольно хлопая по колену.
— Мы гораздо ближе, чем вы думаете. Могу показать карту — мы движемся вполне в нужном темпе. Вы слышали взрывы вдалеке? Это уже наши работают по вырям.
— Ничего не слышу, — мотнула головой Эля.
Капитан пригляделся к девушке повнимательнее. Сколько ей лет? Хочется сказать, что она — сущее дитя…
Короткая коса светлых волос — не коса даже, а скорее привычка её заплетать, пусть даже и из обрезаных по плечи волос, обозначенные, может, черезчур резко черты лица, светло-серые пытливые глаза, прячущие любопытство за серьёзностью, узенькие плечи и тонкая шейка. Хрупкое большеглазое существо. Неудивительно, что Бах таким лисом вокруг неё пошёл, да и повышенное внимание остальных бойцов объяснимо.
… Хотя, может статься, она не так уж и младше самого Заболотина.
— В общем, ещё дня два, если, конечно, мы не наткнемся в очередной раз на засаду, — и мы уже на месте. По крайней мере, так утверждает Кром, который прошёл весь этот маршрут, правда, в обратном направлении, — принялся рассказывать Заболотин, видя, что молчание Элю раздражает. — А там уже встаем накрепко — нам с неделю, верно, вырей бить.
Притихшая Эля кивнула. Заболотин заметил, что и Сивка внимательно слушает. Конечно, самому спросить насчёт планов пацану не давала гордость.
— Так что скоро станет жарко. Если пока ещё просто тепло, то там будет банька, — неутешительно закончил капитан. — Но нам не привыкать.
— Действительно, — со смесью беззаботности и грусти откликнулась Эля: — Раньше меня пули не брали, может, и сейчас не возьмут. Мне ещё возвращаться в забольскую армию, когда она возродится.
— Дай Бог, — вздохнул Заболотин. — Но под пули всё равно не лезьте без особой надобности, — ему хватало «пуленеуловимого» Сивки, который бесстрашно подставлялся под автоматные очереди.
Сам же Сивка молчал и думал. Он и до этого, конечно, был на стороне русской армии — с тех пор, как понял, что не хочет больше убивать капитана, а, наоборот, хочет быть и дальше с ним. Но вот только сейчас он в полной мере осознал и поверил, что Империя действительно пришла на помощь Заболу, а не вмешалась в чужую войну. Каким бы простым этот вывод ни выглядел, раньше это в голову Сивке не приходило, теперь же как-то вдруг «снизошло озарение», сродни тому, как, ломанувшись через лес в неопределенном направлении, выясняешь, что движешься строго на север точнее всякого компаса.
…— Но Выринея не хочет сейчас войны!
— И мы не хотим.
— Кто «мы»? Ай, к навкиной… кхм, бабушке. Ты же русский офицер…
— Я об этом тебе уже неоднократно твердил.
— С тобой даже о политике не поговоришь!
— Правда? Счастливая новость!
— Правда, правда… Если я ещё что-то помню, эта нашивка свидетельствует, что ты в СБ имперской служишь…
— Ты имеешь в виду, в Лейб-гвардии?
— Ага, в ней. А разговаривать о политике с представителем Службы Безопасности, особенно на столь щекотливую тему, у меня желания нет.
— Что, есть, что скрывать?.. Я же просил!
— Да прости, я нечаянно! Привычка!
— И опять…
— Всё-всё, убрал! Я помню, что ты не любишь, когда я касаюсь твоей кожи. Помню, видишь?
— Да тебя это вообще никогда не останавливало!.. Впрочем, и сейчас… Ти-иль! Это — уже слишком! Ещё раз палец окажется у моего рта — откушу!
— Хорошо, хорошо, впредь буду трогать исключительно нос!
— Ти-иль!
Далее последовала короткая борьба, завершившаяся уже на полу тем, что Сиф оказался внизу, а Тиль нависал над ним, корча зверскую рожу и упираясь ему в грудь коленом.
— Вы проиграли, сдарий Сивый! Теперь я могу делать с вами всё, что мне заблагорассудится, идёт?
— Слезь, задушишь ведь! Тебя это мало обрадует, я уверен, — прохрипел Сиф, которому старший друг показался очень тяжёлым.
Тиль немедленно скатился вбок и с трудом отбил очередную атаку Сифа:
— Стой, стой! Это уже было совершенно нечестно!
— Ладно…
Сиф, почти не запыхавшийся, улёгся обратно на пол и раскинул руки в стороны, словно на пляже. Впрочем, он лежал как раз в солнечном пятне от балконной двери, так что можно было и «позагорать»…
Тиль уселся рядом по-турецки и откинул ото лба друга пряди чёлки:
— Я бы многое отдал, чтобы ты остался забольцем…
Сиф скосил глаза и обратил внимание на коробку, валяющуюся рядом с письменный столом. Какая-то неприятная мысль — это было заметно по лицу — вновь начала его терзать: