Итальянская комедия Возрождения

Макиавелли Никколо

Аньолетта. Теперь у меня охота пропала.

Корнаккья. Будет тебе, Аньолетта! Погоди, я мигом отопру.

Аньолетта. То-то же! Вот и мне сладостная минутка приспела.

Корнаккья. Заходи.

Аньолетта. Ах, золотенький мой, ненаглядный, отрада моя желанная!

Корнаккья. Погоди, дай хоть дверь затворить.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

Лючия, служанка Гульельмо, одна.

Лючия. Нечего тут дивиться, что Лукреция осыпала его ласками.

Бывало, целый день только и слышишь: «Лоренцино, где ты там? Лоренцино, послушай!» Иных забот, кроме Лоренцино, будто и нет. Однако правду говорят: «Не все коту масленица», расскажу я вам, судари, что у нас тут стряслось, дабы знали вы, на какие хитрости идут эти хозяйки, лишь бы прибрать к рукам то, что по праву причитается нам, служанкам. Ибо что-что, но слуги-то наши, а не этих загребущих! Только послушайте! Как отобедали мы давеча, сошла я в кладовку за головкой сыра, что припасла для Маркетто. Не успела войти — слышу, за дверью возня, и кто-то шушукается. Приложила ухо к двери — чую, голоса знакомые. Так это Лоренцино и Лукреция! Кровать под ними прямо ходуном ходит, не иначе решили ее совсем доломать. Я, признаться, и сама большая охотница до этаких услад, но, буде к тому удобный случай, не прочь и послушать. Притаилась я, значит, точно мышка, и навострила уши. И вот, как закончили они свои скачки, принялись нежничать да миловаться — до того сладко, что и мертвый зубами заскрипит. А под конец вроде бы условились порешить к ночи Гульельмо и самим дать ходу. Как услыхала я про такие страсти, ну, думаю, сестрица, худо дело! И со всех ног к Гульельмо. Мигом все ему выложила. Хозяин аж побелел как смерть. Тотчас же запер на засов кладовку, дабы злодеи не улизнули, и, меча громы и молнии, кликнул соседских парней. Пока Гульельмо посылал за кандалами, те связали Лоренцино и Лукрецию и заперли их в погребе. Уж они и рыдали и винились, как только можно; и разом сознались в своем лиходействе. По моему разумению, предаст их смерти Гульельмо или нынче ночью, или завтра поутру, потому велел мне немедля доставить к нему брата Керубино, да так, чтобы ни одна живая душа не видала. Стало быть, проведу его через черный ход. Вестимо дело, покончит с обоими: эвон как разошелся. А про Лукрецию ни в жизнь не подумала бы! С виду такая тихоня, прямо само смирение. Как заведет «Отче наш», как раскроет Священное Писание да молитвослов — не остановишь. А поди заговори с ней о сердечных делах — так не приведи Господь! Чтоб я еще когда доверилась этим пустосвяткам! Воистину, в тихом омуте черти водятся. Чур меня, чур! А вон и Маркетто. Скачет вприпрыжку.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

Маркетто и Лючия.

Маркетто. Тарара, тарара, тарантера, будь неладна мона Пьера!

Лючия. Эй, Маркетто, я гляжу, ты ног под собой не чуешь от радости? А в доме нынче не до веселья.

Маркетто. Привет, красавица, не дай состариться!

Лючия. Тебе все смешки, а в доме слезы в три ручья.

Маркетто. Какие такие слезы? Что за лихо?

Лючия. Весь дом гудит, воет да стенает.

Маркетто. Да ты, никак, надо мной потешаешься?

Лючия. Отсохни у меня язык!

Маркетто. Коли так, выкладывай, в чем дело!

Лючия. Кое-кому не поздоровится.

Маркетто. Говори толком, не томи.

Лючия. Этот бездельник Лоренцино…

Маркетто. Так я и знал: все открылось… Пронюхал, стало быть, Гульельмо, что Лоренцино сводил Лукрецию с

мессером Джаннино?

Лючия. Так сводил, что сам с нею свелся.

Маркетто. Как так «свелся»? Сказывай, что там еще вышло?

Лючия. А то, что Гульельмо самолично видел, как Лоренцино и Лукреция вдвоем резвились-вертелись.

Маркетто. Быть того не может!.. Неужто брюхо к брюху?

Лючия. Обрюхатил он ее иль нет, не ведаю, но ввернуть наверняка ввернул.

Маркетто. Ах, иуда! Мессер Джаннино прямо как в воду глядел! Ясно теперь, к чему все эти господские ласки-милости. Эх, мадонна Лукреция! И то верно: праведницей тут и не пахло. Что же учинил Гульельмо?

Лючия. Старик рвет и мечет. Немедля приказал заковать их в кандалы и запереть в погребе.

Маркетто. Кто ж ему подсоблял?

Лючия. Джорджино и Поллонио из дома мессера Бенедетто.

Маркетто. Теперь-то этому проходимцу дадут пинка под зад так, что из него вся дурь вылетит!

Лючия. Как бы заодно и дух не вылетел.

Маркетто. Неужто Гульельмо с ним покончит?

Лючия. С обоими разом.

Маркетто. А ты как про то сведала?

Лючия. Недаром же он отправил меня за братом Керубино. Ясное дело, хочет, чтобы голубки исповедались перед смертью.

Маркетто. Вот те раз! Однако с Лукрецией мог бы и повременить.

Лючия. Тоже мне, заступник выискался. Вольно было этой вертлячке слуг окручивать, когда у нее и без того женихов пруд пруди. А ты где пропадал?

Маркетто. Послал меня хозяин после обеда снести письмецо маэстро Гвиччардо.

Лючия. А я тебе к обеду кой-чего вкусненького припасла. Как вернусь — получишь. Побегу за монахом.

Маркетто. Лады.

Лючия. До скорого, разлюбезный мой Маркетто. Давненько мы с тобой не уединялись.

Маркетто. Гляди, как бы эти пачкуны монахи с тобой не уединились.

Лючия. Не я буду, коль не выжму из этого дельца все соки.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

Маркетто, один.

Маркетто. Так-то вот: кто смел, тот и съел. Однако за жизнь этого бедолаги я не дал бы теперь и ломаного гроша. А ведь подумать только: поживился-таки, паршивец, самым лакомым кусочком на всем белом свете. Эх, мне бы эдак! Главное, никому и в голову прийти не могло. Я вот нистолечко не сомневался, что к этакой недотроге ни за что не подступишься. Видно, на женский нрав не утрафишь. От бабьего ребра не жди добра. Теперь-то что: дело сделано. Как быть? Пойти рассказать все мессеру Джаннино или лучше помалкивать? Нет, пожалуй, расскажу как есть: все равно уж ничего не поправишь. Не то прознает о моей утайке и так осерчает, что мне несдобровать. Гляну, не дома ли он.

ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

Маркетто, Корнаккья и Аньолетта.

Маркетто. Тук-тук-тук! Эй, там! Неужто никого? Ничего, сейчас я им уши прочищу. Тук-тук-тук!

Корнаккья. Принесла кого-то нелегкая! Кто там еще? Эдак и дверь выломать недолго!

Аньолетта. А ты не отвечай. Делай лучше свое дело.

Маркетто. Дома ли мессер Джаннино?

Корнаккья. Нет его.