Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
Трудно было Юрию Долгорукому, который весь свой век тянулся из Залесья к Киеву, признать сыновнюю правоту. И сейчас он только тряхнул головой:
– Попомни, сыне, не будет тебе удачи в том краю! Уедешь - как в чужой земле пропадёшь!
– Не пропаду, - возразил Андрей, с каждым словом обретая уверенность.
– Чай, есть там мудрые советчики…
– Бояре-то суздальские? Они те насоветуют… Дальше свово пуза не видят!
– То-то и оно! Они малого Святослава вовсе с пути истинного собьют, он и загубит сей дивный край.
Воевода там оставался только один - Иван по прозвищу Берладник. Все прочие ушли за Долгоруким к Киеву в надежде на новые богатые угодья. Гордый, заносчивый, но добрый к смердам, Берладник с некоторых пор костью в горле стоял у Юрия. И не потому, что ковал крамолу. Просто всех оделял Юрий угодьями, дарил сёла и целые городки в кормление и держание, а его одного обходил стороной. Держал при себе, как цепного пса, которого мало кормят, но много дразнят, чтоб был злее и лучше стерёг хозяйское добро. Но вдруг подумалось, что ежели Андрей поманит Берладника, пообещает ему городок, тот и перекинется к нему. И забудет прежнюю клятву…
– Нешто ты думаешь, что захотят они тебя принять?
– пытаясь остудить сыновний пыл и успокоить самого себя, промолвил Юрий.
– Захотят, - отозвался Андрей.
– Я уж гонцов слал… Зовут меня туда. Ждут верные люди.
Зовут… Ждут… Болью захолонуло сердце. Значит, измена! Мало ему было Ростислава, вставшего со всем полком на сторону Изяслава девять лет назад. Неужели всё сызнова?
– Сегодня твои верные люди есть - назавтра их нету!
– Эти не предадут.
Андрей уже почти улыбался, мечтами улетая в Суздаль. Он уже видел неширокие реки, видел Владимир с его соборами и звонницами. Видел древний Ростов и Ярославль, основанный ещё пращуром Ярославом Мудрым. Видел Суздаль, где прошли зрелые годы и где он стал мужем и отцом. Там схоронил он жену… Видел молодые городки, срубленные недавно и ещё пахнущие смолой и лесом. Видел лесные деревушки и сёла на пригорках. Припомнился вдруг Московский холм, где стоял терем боярина Кучки. У Кучки дочь есть - Улита… девчонка совсем… Вот бы и ему срубить в Залесье свой город! И назвать… а был бы град - имя само найдётся!
В молчании подъезжали к Киеву. Князей встречали колокола Печерской лавры. Блестели на солнце позлачёные купола. Где-то за стеной гордо высилась Святая София…
«Вот оно что!
– со внезапной ясностью понял Андрей.
– Вот почему отцу старый Киев милее Суздальской земли. Он красив! Этими куполами, этими соборами… Ну, так это дело наживное! Вот стану Суздальским князем - я и не так свою землю украшу! Лучших зодчих приглашу со всей земли - и от греков, и от ляхов, и наших не забуду - коли такие сыщутся умельцы… Подниму Залесье так, что не за Киев - за Суздальский стол будут бороться князья!»
Занятый этими мыслями, Андрей не стал долго задерживаться у отца. Накоротке перевидавшись с мачехой и отказавшись трапезничать,
Юрий Долгорукий мрачно глядел вслед сыну. Мстить ему не поднималась рука - из всех он был лучшим, а что станет из последышей Ирины - Бог весть. Андрею, несмотря ни на что, оставит Долгорукий Киев. А раз так, то надо сделать, чтобы не смог Андрей удержаться в Суздале. И посему надлежит лишить его там союзников и доброхотов.
После поражения тихо зажил Чернигов. Кое-как перетерпели долгую морозную и ветреную зиму, настала сырая и холодная весна. Пришедшая большая вода затопила не только луга, но и многие пашни. Дороги превратились в кашу - ни проехать, ни пройти. Люди затягивали пояса и с тревогой ждали, когда спадёт вода. Из-за половодья пришлось отложить даже самый сев. Когда же вода начала входить в берега - чуть ли не на две седмицы позже обычного, - стало ясно, что озимые вымокли почти везде, а значит, хлеба будет мало.
В такую пору взбунтовался у старого Изяслава Давидича сыновец Святослав Владимирич. Отрок давно уже просился на настоящую охоту - ему хотелось самолично поразить копьём или стрелой тура. Изяслав отговаривал сыновца:
– Да ты погляди, куда теперь ехать? Дороги развезло! В такую пору только тати шатучие по лесам бродят!
– Звери не тати, а тоже бродят, - возражал Святослав.
– У зверей своего дома нет, а человек дом имеет.
– Я тоже человек, - насупливался отрок.
– Знамо дело…
– А дома своего у меня нет как нет!
– Это что такое?
– Изяслав был изумлён.
– Почему это нет у тебя своего дома?
– А потому, что живу в твоём Березове, а в мой удел ты меня не пущаешь. Может, потому, что нет моего удела?
– Святославе, - Изяслав погладил отрока по голове, - не пускаю я тебя в твои земли потому, что мал ты еси и молод сущ. Рано тебе княжить. Вот подрастёшь…
– Юрий Суздальский отцом своим был восьми лет от роду на княжение ставлен, а мне уж двенадцать!
– запальчиво крикнул Святослав.
– Вон, Святослав Всеволодич тоже супротив стрыя своего восстал, затребовав себе удела в земле отца своего! Так и мне надлежит!
Про Святослава, старшего сына Всеволода Ольжича, который семнадцатилетним юношей участвовал в последнем бою Ольжичей за Киев и был захвачен в плен, Изяслав знал. Тот, потеряв полученные от Изяслава Мстиславича города и недовольный теми уделами, что выделил ему Юрий Долгорукий, вокняжившись в Киеве, свалил досаду на своего стрыя Святослава Ольжича. Дескать, он мог бы и похлопотать за сыновца! Посему, не обращая внимания на распутицу, стал собирать войска.
– Да ты что? На меня войной пойдёшь?
– изумился Изяслав.