Иван Берладник. Изгой
Шрифт:
Юрию показалось, что он ослышался.
– Что ты сказал?
– промолвил он.
– Нет, - повторил Андрей.
– Прости, отец, но не по нраву мне эта война. Земля обескровлена. Сёла и города стоят пустые. Люди бегут…
– Вот и славно! Пойдём на Волынь, захватим пленных и населим ими окрестности Киева.
– А скольких ратников положим? Изяславичи так просто добра из рук не выпустят. Биться будут отчаянно…
– Одолеем! Я - великий князь. По старшинству и силе нет мне равного на Руси. Ты ли осмелишься со мной спорить?
– Может, и я, - кивнул Андрей.
Внезапно он успокоился. Будучи вторым сыном после Ростислава, Андрей и не слишком вылезал вперёд, уверенный, что ему достанется какой-нибудь удел в Суздальской земле. Суздаль, Владимир, Ростов и все малые города были ему близки и дороги - там прошла вся его жизнь. Там начали жить его сыновья. Он часто бывал во Владимире, знал тамошних бояр…
Юрий замер, не поверив своим ушам. Впервые сын, его надежда и опора, осмеливался выступать против него.
– Да что ты говоришь?
– еле выговорил он.
– Прости, отец, - Андрей прижал руку к сердцу, - коли не по нраву придутся тебе мои слова, а только молчать сил нет. Ты великий князь, это верно, но, пытаясь искоренить одних своих врагов, ты наживаешь других. Думаешь, не слышно, как ропщут люди? Рати Изяслава истощили эту землю, а ты ещё больше её обескровливаешь. Ей мир нужен и передышка. Знаешь, как говорят в народе? «Худой мир лучше доброй ссоры!» Так не надо доброй ссоры - радуйся, что в Киевской земле стоит худой мир. Ты укрепил Суздаль, настроил города, населил их людьми…
– И тут населю…
– Не за один год! Пятьдесят лет ты сидел Суздальским князем. А тут сидишь второй год. Послушай моего совета…
– Яйцо курицу учить вздумало!
– вспылил Долгорукий.
– Да пойми ты, что я ради справедливости на такое дело иду! Мне тоже вдов и сирот жаль, а только я обещался сироту пристроить, Владимира. А заодно и Изяславово племя наказать, чтоб другим неповадно было, чтоб потом таких бедствий Русь не знала. Это не только Изяславичам - всем, кто придёт после нас, наука. Вспомни слова дьячка, что тебя грамоте учил. Говорил он: «Горек корень учения - зато плод его сладок!» Так же и тут…
– Всех людей не переучишь, - стоял на своём Андрей.
– Не спорь со мной, - смиряя гнев, мягче заговорил Юрий.
– Не должны видеть враги разлада промеж нас. Вы, сыны мои, должны быть со мной во всём едины, как едины были мы, Мономашичи, подле отца своего. Тогда будет Русь сильна…
Долго длился спор отца и сына. Наконец Андрей попросил Юрия отпустить его в Вышгород.
Вернувшись домой, Андрей долго не мог найти себе места.
Готовилась новая война. Но не принесёт она ничего, кроме бедствий для народа и нового обнищания Киевщины. Как ни короток был путь от Киева до Вышгорода, успел и тут Андрей заметить опустевшие сёла, виднелись тут и там пятна бурьяна на месте брошенных и разрушенных временем жилищ. Возле самого Киева не было так заметно запустение, но чем дальше, тем ярче оно проявлялось.
В Суздале всё было не так. Но как он был далеко, милый Суздаль!
Андрей в раздумье прошёл в храм, преклонил колена перед иконой Богородицы. Её доставили в Киев недавно, привезли с самого Пирогоща, из Царьграда. Юрий, поселившись в княжьем дворце, отдал её Андрею, зная его набожность. Икона стала любимой, и сейчас Андрей именно перед нею горячо шептал вслух, поверяя Деве Марии свои печали и радости.
– Ведомо мне, отец на меня наговаривает, что, ежели уйду я, ослаблю этим великого князя. Васильке ещё молод, он совсем отрок по разуму. Борис далеко и слаб. Глеб силён, но его половцы наседают. А прочие братья… На них нет надежды. А наши враги сильны. Всё я ведаю, но не могу не видеть и того, что отец мой совершает ошибку. Ежели победит он, наживёт новых врагов. А ежели будет разбит, поверят враги в его слабость и придут с новой войной… И так, и эдак плохо. И так, и эдак война. Я же не хочу войны! Научи, что делать! Подскажи! Вразуми, Пречистая!
Строгие, обведённые тёмным, как от бессонных ночей, очи Богородицы смотрели, казалось, в самую душу князя Андрея. Она молчала - иконы не умеют разговаривать. Но всё же молодому князю показалось, что она…
Ей не нравилось здесь. Не для неё был этот маленький тёмный храм, сложенный из дубовых брёвен, с дощатым полом и тёсаной крышей. Здесь терялась её сила, переходила на дерево, подверженное дождям и непогоде. Её бы поставить в каменном соборе, где всяк издалека увидит её глаза - тревоясные, бессонные, полные силы и мысли. В светлый каменный храм. Такой, как на севере. Там эта икона была бы уместна.
Осознание своей ненужности, лишней доли в Киевской земле было так внезапно и велико, что Андрей прервал молитву, встал и попятился к выходу. Уже в дверях он внезапно обернулся.
Что-то словно толкнуло его под руку. Бегом вернувшись, Андрей сорвал со стены икону и выскочил из храма.
На другой день, наскоро собравшись, с дружиной и немногими советниками, кинув большую часть казны, Андрей Юрьевич ускакал в Суздаль, увозя, как святыню, как золотую гривну, дающую пропуск по всем землям, икону Богородицы (будущую Божью Матерь Владимирскую.
– Прим. авт.).
Дух перевести смог он только в Москове, в землях боярина Кучки. Но и после, уже переступив порог княжьего дворца в Кидекше, не мог отделаться от мысли, что отец дышит ему в затылок.
Конечно, Юрий Долгорукий сейчас был занят войной. Он пошёл на Владимир-Волынский не только потому, что хотел восстановить справедливость и посадить на местный стол сына брата Андрея. В первую очередь он хотел доказать непокорному Андрею, что его дело правое. Но, вернувшись из похода, он тотчас двинет полки на Суздаль. Тогда на его стороне выступит не только Владимир Андреич, но и его союзник Святослав Ольжич, и галицкие полки. А может, и рязанские князья тоже.