Иван Молодой. "Власть полынная"
Шрифт:
Замолчал великий князь, снохе в глаза заглянул. Что он в них прочитал? Нет, не любопытство праздное и не женское удивление таили очи её - взгляд строгий и волевой.
Государь продолжил разговор:
– Врагов у Московской Руси много, Елена. Князей удельных усмирили, братья мои пока замолчали, поджали хвосты, Орда Золотая, какая грозила нам до смерти своего хана Ахмата, тоже скончалась. Но вот угроза нам постоянная с западных рубежей, от ляхов и Литвы. Речь Посполитая - вот кого остерегаться надобно… Потому, Елена Стефановна, и лаз строю. А выход ему не к
Слушала княгиня, ни разу свёкра не прервала. Мысль ворохнулась: одиноко государю, коли к ней, невестке, пришёл выговориться. Сжалось сердце: ведь Софье не открылся, никому из бояр не проговорился, даже от сына Ивана всё таил. Елена положила ладонь Ивану Третьему на руку и сказала:
– Хворь, государь, одолевает великого князя Ивана Молодого.
– Она продолжала удерживать руку Ивана Третьего в своей руке.
– Тяжкая хворь, чую. И не только ногами, душой мается он.
– На итальянца-лекаря надежда, Елена. Московской Руси великий князь здравым надобен. Слышь, Елена Стефановна, здравым! Ты уж, княгиня, проследи за ним. Виновен я. Может, в борозду государственную преждевременно поставил его, повременить надобно было. Но уж слишком сгущались тучи над Русью Московской!
– Государь, в чём вины твои, не мне судить. Одно знаю: власть ему тобой дадена, но не по твоей воле у него пытаются отнять её…
У Ивана Васильевича взметнулись брови:
– Ты кого имеешь в виду?
– Господа нашего Всевышнего!
– нашлась с ответом Елена.
Государь вздохнул:
– Мудра ты, Елена. Ох, как мудра. Тебе бы не бабий сарафан носить, а рубаху кольчужную и меч. Сына бы мне такого!
Елена усмехнулась:
– Внук Дмитрий растёт, Рюрикович!
Дай-то Бог, дай! А Ивану скажи, пусть поправляется. Никто у него великого княжения не заберёт. В Тверь я его на поправку послал.
– Уже уходя, от двери повернулся: - На Думе решать будем о стене кремлёвской. Обветшала она…
На Думе Иван Третий сидел задумчивый. Уехала сноха с внуком в Тверь и будто занозу в душе оставила, рану душевную.
Что бояре на Думе говорили, о чём спорили, не слышал. Слова Елены будоражили сознание. О власти Ивана Молодого она говорила. Догадывался тогда ещё, что сноха на Софью намекала. Да Софья и не скрывает, что хочет видеть на великом княжении своего сына Василия. Сколько раз она государю внушала, что у Василия кровь от царей византийских!.. И больной Иван Молодой-де не великий князь. Государь понимал, но объявлять, что передаст великое княжение от Ивана Молодого Василию, не собирался. Память хранила обещание, данное жене, покойной Марии.
Есть ныне жена Софья, но та, Мария Борисовна, Марьюшка, всегда стоит впереди этой, царьградской…
Мысли на прошлое перекинулись. Недалёкое, но прошлое… Поход на Новгород Великий вспомнил. Торит Торжок, пылают пограбленные новгородские деревеньки, льётся кровь именитого новгородского боярства…
Сын Иван ёжится, но мысль работает чётко. Так надобно было, иначе как государство воедино собирать, ежели у новгородских
Очнулся Иван Третий от раздумий, когда митрополит посохом пристукнул и выкрикнул:
– Смолкните, бояре, послушаем, о чём государь сказывать станет! Я взываю вас к разуму!
Повёл великий князь Иван Васильевич очами по палате, и бояре насторожились.
– Бояре думные, лаз под Тайницкой башней строить завершаем. И то для пользы государственной. Но не о том речь моя. Не хочу я вас, бояре, одолевать словами излишними о недругах наших, какие над Русью Московской нависли, - вам и без меня то ведомо. О стене кремлёвской совет ваш хочу услышать.
Чуть повременил, на бояр посмотрел.
– Не оговорился я, о стене кремлёвской речь моя будет… Со времён прадеда нашего, светлой памяти героя Куликовской битвы великого князя Дмитрия Ивановича Донского, Кремль каменный стоит. Но вы, бояре, понимаете, старость не красит человека, так и стена кремлёвская обветшала, в негодность пришла. И надумал я, пора её заново возводить из кирпича добротного.
И снова на бояр посмотрел.
– Знаю, о деньгах вы сейчас думаете, о затратах. Согласен и трудности предвижу. Однако новый Кремль возведём, и будут враги наши о него лбы разбивать.
Откинулся в кресле. Митрополит вновь голос подал:
– Зрю я, об отечестве печёшься ты, государь. Не мыслю Русь православную ни под татарином, ни под немцем, ни под ляхами. Не католическая она, искони от Владимира Крестителя православная. В новом, каменном обличье стоять Москве!
– Истинны слова твои, владыка!
– выкрикнул Холмский.
– С тобой, государь, мы в согласии. А что до денег, так не на паперти же стоим. От земель наших, от вотчин смерды выход нам давали. Так потрясите, бояре, казной своей!
– С моей калитой я скоро по свету пойду!
– взвизгнул старый боярин Труш.
Холмский насмешливо посмотрел на него:
– Гляжу я на тебя, боярин, не слишком ли часто ты на паперти стоишь? Постыдился бы!
– А ты меня, Даниил, не совести! Я такой, как есть.
Дума заглушила их перебранку:
– Мы, государь с тобой в согласии!
– Коли надобно, сыщем деньги!
Глава 24
Тёмная ночь обняла Тверь. И ни огонька, разве что в каком-нибудь домике или избе на посаде зажгут лучину и её скудный свет просочится через затянутое бычьим пузырём оконце, чтобы вскорости погаснуть.
Лежит великий князь Иван Молодой в темени опочивальни, весь в мыслях. Ноги под тёплым, гагачьего пуха, одеялом угрелись, меньше болят.
Приехала из Москвы Елена, рассказала о беседе с отцом. Говорил он, что намеревается кремлёвскую стену переделать, заново отстроить.
Иван с отцом согласен. Он давно уже видел, что кремлёвская стена не ремонта требует, а возведения новой. И отец правильно решил: надобно начинать с башен. Они настолько обветшали, что не выдержат долгой осады.