Иван Молодой. "Власть полынная"
Шрифт:
Над Тверью сгущались сумерки, когда молодой великий князь Московский, а отныне ещё и тверской, въехал в город.
Всю неделю дули западные ветры, лили дожди, и земля больше не принимала влагу. Но потом небо прояснилось и потеплело. Открылось заходящее солнце.
Вышедшая из берегов Волга вступила в своё русло, но ещё продолжала нести коряги, ветки и разный мусор, который река, взбесившись, вывернула на своём пути.
Дорога тянулась вдоль Волги, и Тверь начиналась избами и домишками. Здесь люд занимался огородничеством,
Строились в Твери беспорядочно, и чем ближе к центру, тем кучнее.
Как и в Москве, нередки были пожары, потому как Тверь тоже строилась из дерева, а крыши крылись соломой и дранкой. И только боярские дома, да и то не все, темнели черепицей.
Ездовые направили возок молодого великого князя к каменному Детинцу, к хоромам бежавшего в Литву Михаила Борисовича.
Теперь эти хоромы станут его, князя Ивана, хоромами.
Чем ближе подъезжал он к Твери, тем тревожнее становились у него на душе.
Нет, не таким он представлял своё появление в Твери. Не с изгнания князя Михаила. Да он, Иван, и не думал, что его удел - Тверь. Он считал, что великому князю Московскому надлежало находиться в Москве. Но теперь, когда Тверское княжество стало частью Московского, Иван Третий велел сыну переселиться в Тверь…
Возок вкатил в Детинец, остановился у крыльца хором. Тех, в каких жили дед Ивана Молодого и прадед по материнской линии и из которых изгнали его дядю, князя Михаила Борисовича…
Как-то примут его тверские бояре?
Иван подумал, что те, какие перебрались в Москву под её покровительство, наверно, довольны его приездом, ну а те, какие служили князю Михаилу? Примут ли они?
Для себя князь решил, что в конце недели он созовёт Думу. Но о чём будет первый разговор с боярами, ещё не знал.
Там, в Москве, когда Иван Третий собирал думных бояр, обсуждались вопросы Новгорода Великого или Казани, похода Ахмата или иные, государственные, но здесь, в Твери, какой совет испросит он, Иван, у бояр?
Так и не определился князь по первой Думе, положился на мудрость утра.
Болели ноги, палили огнём. Когда жжение отступало, дёргало жилы, рвало изнутри.
Лекарь-иноземец лечил горячей водой, пиявками, но боль не отпускала, ходить было тяжко и в седле не усидеть. Не было покоя…
Едва ездовые остановили коней и Иван выбрался из возка, как подскочил старый дворецкий, боярин Самсон, служивший ещё у князя Михаила Борисовича, и сказал с поклоном:
– Вот ведь как оно получается, княже: из отцовских палат московских в тверские палаты материнские, покойной матушки Марьи Борисовны…
Князь Иван поднялся на крыльцо и, не задерживаясь, вошёл в хоромы. Горевшие плошки освещали палаты.
Всё здесь было ему известно по его приездам к князю Михаилу,
Сумеречные тени просачивались в коридор. Гасли последние солнечные блики, падавшие через высоко прорезанные узкие оконца, взятые в кованые решётки. И тишина, будто вымерли хоромы.
Только и слышны шаги его, князя Ивана, и дворецкого Самсона.
Снова мысли вернули его к последним событиям в Москве. Это дело рук Софьи, она, лишь она убедила мужа отправить молодого великого князя Ивана в Тверь на княжение.
Теперь у Софьи большие возможности уговорить государя сделать Василия великим князем Московским.
И князь Иван Молодой говорит вслух:
– Она добилась своего!
Шедший позади дворецкий переспросил:
– Ты это о чём, княже?
– Так, Самсон, своё я.
И тут же подумал: «Неужели государь назовёт Василия великим князем Московским?»
У входа в опочивальню дворецкий спросил:
– Аль ты, княже, в трапезную не зайдёшь? Прости, Самсон, утомился в дороге, да и не проголодался я.
В опочивальне горели свечи. Они освещали ложе, покрытое накидкой из объяри, шёлковой ткани с золотой нитью, лавки, обтянутые бухарской пестроцветной тканью, столик и кованый сундук у стены. Ни оружия на стенах, ни брони…
Князь Иван присел у столика, положил руки на столешницу и задумался. Месяца не минуло, как за этим столиком сидел князь Михаил Борисович, его дядя. Какие мысли осаждали его? Может, здесь явилось к нему решение взять в жены внучку Казимира? А может, думал он, как отвести московскую угрозу от Твери?..
Спать не хотелось, беспокоили ноги. Никак не ожидал Иван, что в свои молодые лета он ходить будет с трудом и в седло не сядет…
И снова пришла мысль о князе Михаиле Борисовиче.
Он винит в своём изгнании Ивана Третьего. И то так. Но ужели он думает, что и Иван Молодой виновен?
Видит Бог, нет на нём вины, не хотел он зла князю Михаилу. Тем паче изгонять его в Литву… Не он ли, великий князь Иван Молодой, ратовал за тверского князя…
Снял сапоги и рубаху, но не стал ложиться на кровать, умостился на лавке.
Долго не брал сон, а к утру вздремнул и Елену увидел. Говорила она ему с укором:
«Вот видишь, Иван, упреждала я тебя: коварна Софья, остерегайся её».
Елену сменил воевода Беззубцев. И тот тоже говорил:
«Заматерела на Москве византийка, вишь, как государем вертит…»
Глава 23
На месте впадения Твери в Волгу много лет назад новгородцы срубили городок и нарекли его по имени реки Тверью. Входила Тверь в состав Переяславского княжества, но вскоре город вырос, окреп и стал самостоятельным княжеством, а удобное положение на торговом пути сделало Тверь богатым городом.