Иван Мошкин, атаман Каторжной. Вода, огонь и Медные трубы

Соловьев Сергей

– Прыгаешь хорошо, точно, ведь ты на царёвой службе, – услышал он столь желанный голос.

В темноте перел ним стояла Елена Фёдоровна, сияя набелённым лицом, и кутаясь в опашень и большой, и видно тёплый, платок. В левой руке она держала масляный фонарь.

– Пойдём, – сказала она, порывисто схватив гостя за руку, – Емеля и Анфим спят, не проснуться.

– А, Иван Семёнович припозднился, – вдруг услышал юноша знакомый голос, – да я это, Лукерья. Идите, но смотрите мне, не балуйте, а то я палкой вас так отхожу, до свадьбы присесть не сможете!

Елена хохотнула, поспешно

взглянула на юношу, но тот лишь улыбнулся в ответ.

– И тебе, бабушка, спасибо за всё.

– Ладно, идите быстрее, голубки. Я тут на лавке посторожу, – сразу остыла Лукерья.

Девушка посветила на лестницу, и они быстро поднялись по ступеням, и хозяйка открыла дверь в девичьи покои.

– Заходи.

В горнице светили те самые путеводные две свечи у окна, которые он и увидел, когда шёл по улице. В красном углу перед иконами горели три лампады в красном стекле абажуров. Очень уютно смотрелось у девушки в комнате – на полу хивинский ковёр, три венецианских стула, кресло, книжный шкафчик, пара резных богатых сундуков, кровать, застелённая богатым покрывалом, с несколькими подушками в изголовье.

– Вот, так я и живу. Садись Иван. Вот мёд, и пиво.

– Это тебе, – немного смущаясь, пробормотал гость и поставил на стол деревянную фигурку.

На столе танцевали два забавных медвежонка, обнимая друг друга мохнатыми лапками. Девушка присела рядом со столами, поворачивала так и эдак, было видно, что фигурка понравилась.

– Что сказать, очень красиво. Здесь и поставлю. Спасибо за подарок, – и она поставила гостинец на свой письменный стол, – вот, поешь, сама пекла.

Елена придвинула блюдо с пирогами, и сняла льняную салфетку с угощения. Налила в бокалы и ягодный взвар. Поставила тарелки для гостя и себя.

– Попробуй, вот эти с рыбой, рядом- с зайчатиной, а это с капустой луком и яйцами.

Пахло от яств просто потрясающе, и гость не мог отказаться. Он должен был попробовать. Съев каждый из пирожков, решить который из них лучший он не смог, и был вынужден повторить. Хозяйка была рада, что он не отказывается, хотя сама съела лишь один, с рыбой.

– Какой из них больше понравился?

– Все один другого лучше. Нельзя выбрать.

Она в задумчивости выпила ягодный напиток, затем встала, открыла поставец и достала из него рубашку из тонкого полотна.

– Это подарок, тебе. На память, – и она положила на лавку, – отец и слушать пока не хочет о нашей свадьбе, – добавила она уже другим тоном, – не знаю, что и придумать.

– Попробую договориться с отцом Варсонофием, – пытался найти решение Иван, – нас тайно обвенчают. Там, глядишь, твой отец нас и простит.

– Сложно сказать… Но батюшка поедет за товаром теперь только зимой, как дорога откроется. А так, сможем в церкви по воскресеньям видеться. Только ты знай: ни от кого, кроме тебя, сватов не приму.

– И я никого, кроме тебя, в жёны не позову.

Елена подошла близко, совсем близко, так что Иван слышал шуршание шёлка её наряда. Это казалось ему таким громким, так отзывалось в его голове, и сердце стучало очень сильно, и юноше казалось, что девушка это слышит. Её ослепительно белое от мела лицо приблизилось и карминовые губы красавицы коснулись его губ, а руки легли на плечи. Ивану грезилось, что время словно остановилось, юноша не дышал, словно провалился в бездну. Наконец, Елена оторвалась от него, очи красавицы неотрывно смотрели на своего избранника.

– Пойдём, – с трудом говорила она, – пора уже. Я тебя провожу.

Девушка взяла его за руку, в другой был масляный фонарь, юноша положил за пазуху её подарок, и они осторожно спускались по лестнице. Елена тревожилась, прислушиваясь к каждому шороху в доме. Но вот, она оттянула засов, открыла дверь из подклети, поцеловала в шеку Ивана, и прошептала:

– Иди. Уж спать тебе пора…

Он кивнул, с трудом отвернулся от любимой, подбежал к забору, и быстро перелез его, оказавшись на улице. Юноша здесь же проверил, не забыл ли чего, и пошёл домой, прячась в ночной темноте. Тяжело было возвращаться, он оборачивался не раз, хотел лишний раз увидеть оконце её горницы. Перед ним всё так и стояло белое лицо красавицы с ослепительно голубыми глазами.

От осени ло весны

Служба Ивана в крепости продолжалась, как и тайная переписка между влюблёнными. Наступала зима, и день стал совсем скоротечен, после четырёх по полудни юный стрелец и его отец после службы возвращались домой, и что-то мастерили при свете лучин. Конечно, не что -то сложное, а так, грубые вещи, что- бы руки занять. Дома царил тоже полумрак. Услышав молитву к вечерне, тоже творили молитву, садились ужинать, доедать приготовленное хозяйкой к обеду. После этого отправлялись ко сну. Повеселее было в те дни, когда отец и старший сын оставались дома. Работа кипела, и новые толковые вещи выходили из рук Мошкиных. Недели за три сделали из бронзы оклад Псалтыри для церкви из бронзы, потом приехал Гаврила, златокузнец, забрал их работу, что позолотить да камни вставить. А так, чаще всего делали замки для купца Канюшкина.

В один из дней декабря, Семён и Иван занимались, скорее мучились с починкой хитрого пистолета, отданного им стрелецким головой.

– Так Иван, нагревай горн, да держи ось осторожно… Надо, что бы вошла… Вот так, теперь молоточком забей тихонько. Скуси клещами и напильником теперь…

Сын четко делал работу по словам отца, вышло просто отлично. Пистолет остыл, Семён ключом взвёл пружину. спустил курок : целый сноп искр бил на замок.

– Ну всё, дело сделано. Потом стрельнем разок для порядка, и отнесу пистоль в Кремль, Тихону Ильичу.

Мимо прогуливался Устьян, напевая, и иногда подмигивал старшему брату.

– Чего, глаза болят? Скажи матери, пусть промоет, – обеспокоился отец, – а нам с тобой, Иван, надо шины железные на колеса нашей телеги поставить, соскочили. Колесо быстро обобьётся, совсем беда будет.

Старший сын кивнул, и пошёл к сараю. За ним увязался и Устьян, и быстро сунул грамотку в его руку. Затем, как ни в чём ни бывало, мальчишка присоединился к Василию, таскавшему дрова в дом. Работа казалась детям весёлой, похрустывал снег под валенками, иногда то один, то другой кидались друг в друга снежками. Так, не очень сильно, лишь бы снег за пазуху завалился.