Иванов катер. Капля за каплей. Не стреляйте белых лебедей. Летят мои кони…
Шрифт:
– Вытри-ка слезки, улыбнись. Ну, что ты?… Ну, хочешь, бросим их тут, уедем?
– Хочу.
– Ну, и бросим.
– Он повернул ее к себе, поцеловал.
– Эх, Еленка, Еленка…
– Ты что?
– Она рванулась, вскочила.
– Ты что это, а?…
– Дура ненормальная, - со злобой сказал Сергей.
– Не будет этого. Никогда не будет. Никогда, - как в бреду, повторяла она.
– Ну и заткнись!
– грубо оборвал он.
– Тоже цаца выискалась, девочку из себя строит.
Вылез из
Когда успокоилась, голосов уже не было слышно: гости то ли дремали, загорая на песке, то ли ушли в глубь острова. Еленка напряженно прислушивалась, пытаясь угадать, где они сейчас, но в кубрик доносился только плеск воды, шуршащий перекат камыша да резкие крики чаек. Потом грохнули по палубе шаги, и на трапе показался Сергей: он нес бутылку вина и тарелку с конфетами.
– Подлизываться пришел, - улыбнулся он.
– Где они?
– Гуляют.
– Он хохотнул, не удержавшись.
– Природа, Еленка, своего требует.
– Женатые ведь.
– А что им, убудет, что ли?
– И ты таким будешь, когда женишься?
– Я-то… - Сергей налил вина, хлебнул.
– Это смотря на ком женюсь. Если муж налево свернул, так в том, Еленка, жена виновата.
– Жена всегда виновата.
– Ну, не скажи. Вот у меня кореш в Саратове… - Он вдруг замолчал, точно вспомнив что-то.
– А ты чего не пьешь? Веселей гляди, матрос! Чего там, мир ведь, а?
А глаза никак не хотели улыбаться. Холодные и колючие, жили они отдельно от него - шумного, подчеркнуто веселого.
– Фальшивый ты.
– Еленка вздохнула.
– Ой, какой же ты фальшивый!
– Ну, что там - фальшивый, фальшивый. Какой есть…
Гости вернулись к ужину: усталые, равнодушные, далекие друг от друга. Мужчины держались особняком: капитан усердно скоблил толстую можжевелину с хитро загнутым корнем; инспектор лег в тень, прикрывшись от мух рубахой. Сергей помогал женщинам с готовкой, таинственно подмигивал, ухмылялся. Еленка злилась, но молчала. Улыбалась, пряча злые глаза, все снесла и выпросила-таки крепкую можжевеловую палку.
– Это - вам, - сказала она Ивану вечером, когда они остались одни в кубрике.
– Не знаю, может, коротка.
Иван взял палку, примерил:
– В самый раз.
Равнодушно поставил в угол, начал стелить постель.
Еленка смотрела в сутулую широкую спину, молила, чтобы повернулся, чтобы спросил о чем-нибудь.
– Наврала я вам, - тихо, запинаясь на каждом слове, сказала она.
– Ни у кого я тогда не была. Просто ревела на берегу до рассвета.
Иван молча снял пиджак, потащил через голову рубаху.
– Вы простите меня, Иван Трофимыч, - еле слышно сказала Еленка.
На секунду он замер, завяз в рубахе. Сказал глухо:
– Ты бы вышла. Раздеваюсь я.
Еленка качнулась, прижала руки к груди. Спотыкаясь, взбежала по трапу.
Иван лег к стене, закрыл глаза. Может, надо было шагнуть к Еленке, шагнуть и обнять, и все бы вернулось, но он сразу же прогнал эту мысль.
Он отрезал Еленку, отрезал по самому сердцу. Нет, совсем не за то, что она в запальчивости наврала ему, не за ложь - за правду: она просто жалела его.
Утром встал с глухой, уже привычной головной болью. Поднялся на палубу: на корме Сергей собирал новую люльку. Иван тупо посмотрел на широко раскинутую сеть.
– Что это?
– Подарок, - горделиво улыбнулся Сергей.
– Кончилась наша кустарщина, капитан.
– Закона не знаешь?
– Законы, капитан, для дураков пишут. Для дураков да для судей, когда эти дураки попадаются.
Иван метнулся в кубрик. Выскочил оттуда, молча отстранил Сергея и полоснул по сети остро отточенным ножом.
– Ты что?
– А я - дурак, - запинаясь от ярости, сказал Иван.
– Тот дурак, для которого законы пишут.
И опять широко, уже не примериваясь, резанул сеть.
– Не смей!… - Сергей, не рассчитав, с силой толкнул капитана.
Иван отлетел к борту, ударился о леер. Нож, выскользнув, упал в воду. Иван тяжело поднялся, шагнул к сети, скомкал. Сергей ухватился за другой конец:
– Рыбинспектор дал. Понятно тебе?… Сам дал, лично!…
– Не дам!… - Иван, задыхаясь, рвал сеть к себе.
– Не позволю!…
– Моя сеть, ясно? Мне подарили! Мне, ясно?…
Тяжело дыша, они почти упирались лбами. Сергей был здоровее и помаленьку, по частям перетягивал сеть, мотал Ивана по всей корме.
– Оставь! Слышишь?… Добром прошу, - бормотал он.
Иван вдруг бросил сеть и, схватив с палубы тяжелую крестовину, далеко швырнул в воду:
– Вот так-то, Прасолов. Так-то лучше будет. Спокойнее.
– Твою мать… - сквозь зубы выругался Сергей.
– Добро, капитан, побеседовали. В жизни этой беседы не позабуду.
– Уходи с катера.
– Иван закурил, затянулся, говорил почти спокойно.
– Сам уходи. Не сработаемся.
– За бабу считаешься?
– тихо спросил Сергей.
– Эх, мужик называется! Дерьмо собачье.
Швырнул в воду исполосованную сеть, пошел к рубке.
Навстречу вылезла Еленка.
– Завтракать.
– Идем.
– Иван встал.
– Я сказал тебе, Сергей. Все.
– Не задержусь, капитан. Теперь не задержусь, не думай!…
Но задержаться Сергею все-таки пришлось: он задумал досрочно выпустить своих радистов. Просьбу встретили недоверчиво, но пошли навстречу: создали комиссию, в состав которой вошли директор, главный инженер и по собственной охоте Пронин.