Из Черниговской губернии
Шрифт:
Отъ Хотяинова или Хотьяиновки до Бутаевки нтъ ни одной деревни; только версты за дв стоитъ въ лсу небольшой хуторъ. Выйдя изъ этого лсу, вы сейчасъ же переходите въ Черниговскую губернію. Здсь мсто вышло пуповиной и передъ вами открывается великолпный ландшафтъ: поле, склоняясь въ лвую сторону, мстами примыкаетъ къ рощамъ, а мстами теряется за горизонтомъ; едва верстъ за десять виднется Погаръ; вправо у самой опушки нсколько крестовъ. Ужъ не могилы-ли несчастныхъ корчемщиковъ?
Въ Бугаевк первый шинокъ, стало быть вольница, стаю быть и Maлороссія началась. Сколько разъ мн ни случаюсь възжать въ Малороссію,
Такъ и въ Бугаевк мн, по постному положенію, подали луку съ квасомъ. Хмльнаго народу, по обыкновенію, въ шинк было много, и все бабы: одн шли съ богомолья изъ Челнскаго монастыря, другія пришли съ какихъ-то крестинъ — доканчивать крестины… Костюмъ былъ на всхъ одинъ, но говоръ слышался и южнорусскій и сверный, и, какъ сверный говоръ сбивался на южный, такъ и въ южномъ много слышалось свернаго. Во многихъ кучкахъ запвали псни или совсмъ малороссійскія, или хотя и русскія, но большею частію на малороссійскій ладъ. Малороссійскіе напвы, впрочемъ, слышатся довольно далеко отъ границы Малдороссіи: я слыхалъ эти напвы въ Малоархангельскомъ, Мценскомъ уздахъ Орловской губерніи и даже въ Новосильскомъ Тульской губерніи; а въ Кокоревк, за сорокъ верстъ отъ Трубчевска къ Дмитровк, гд мн случилось быть на свадьб, я не слыхалъ ни одного напва свадебной псни сверно-русскаго: вс южные.
Въ шинк все шло громче и громче, шумнй и шумнй, и все безтолковй и безтолковй. И я, видя, что тамъ длать ничего, пошелъ по деревн. У одного двора сидлъ у воротъ мужикъ.
— Помогай Богъ! сказалъ я ему, усаживаясь около него на какую-то колоду.
— Милости просимъ! отвчалъ мужикъ. — Садись, братъ, отдохни со мной.
— Эко, сколько народу у васъ въ шинк! сталъ я заговаривать съ нимъ.
— Народъ, знаешь, идетъ со всхъ сторонъ въ Бутаевку въ шинокъ: здсь водка дешовая, да и крпоче, чмъ въ Трубчевск; вотъ народъ и взялъ такую призвычку ходить въ Бугаевской шинокъ: другой, сердечный, бжитъ и не всть откуда на дешевку.
— Скажи пожалуйста, отчего у васъ на этой сторон деревни хаты стоятъ на двор, а на той, къ барскому дому — на улицу?
— На той сторон постройка старинная: какъ дды строились, такъ и теперь строютъ: а такъ почали строить все по новому, вс хаты на улицу.
— Отчего же?
— Такъ господскіе живутъ; господа ихъ и перестроили на свой ладъ, а мы люди вольные, мы козаки, — живемъ, какъ наши отцы, наши дды намъ позволили.
— Теперь вдь нтъ господскихъ крестьянъ; бывшіе господскіе будутъ перестраиваться по старому, или же такъ и останутся, какъ господа имъ построили?
— Нтъ, такъ и останутся… куды имъ!..
— Отчего же?
— Они
— Теперь вс вольные почти совсмъ, только временно обязанные; а уладятся съ господами, и совсмъ будутъ вольные люди тогда.
— Все будутъ мужики.
— Да отчего же?
— Сказано въ писаніи: отъ лося родятся лосенокъ, отъ свиньи — поросенокъ.
— Ну, такъ что жъ?
— Мужикъ привыкъ подъ господскимъ страхомъ жить; безъ этого страху мужикъ пропадетъ: настоящимъ человкомъ не сдлается никогда.
— Это, братъ, не ты говоришь — зависть твоя говоритъ! сказалъ я ему на это.
— Помогай Богъ! проговорилъ я чуйк; какъ посл оказалось, это былъ погарскій мщанинъ сапожникъ, человкъ лтъ двадцати-пяти или восьми, рослый и здоровый.
Я обрадовался новому собесднику: разговоръ нашъ съ прежнимъ товарищемъ былъ какъ-то неловокъ — или мн приходилось согласиться съ нимъ, или спорить. Согласиться мн не хотлось, а спорить — значитъ учить, а отъ этого я ршительно разъ навсегда отказался: изъ этого ничего никогда не выйдетъ, да и время даромъ только пропадетъ.
— Объ чемъ тоскуете? спросилъ мщанинъ, тоже присаживаясь къ намъ.
— Да все объ вод.
— А что объ вол толковать?
— А то толковать, отвчалъ мой мужикъ-козакъ, — то толковать, что отъ этой воли всмъ будетъ плохо.
— Нтъ, дядя, сказалъ мщанинъ. Ты возьми только то: вс будутъ вольные; всякому человку богатть можно, никто его и не тронетъ, тогда и вашему брату-мщанину не въ примръ лучше будетъ. Теперь что ты возьмешь съ мужика? съ голаго, но съ святого, взять нечего!..
— А разбогатетъ мужикъ?
— Разбогатетъ мужикъ. Тогда и ты около него поживишься, сытъ все будешь!
— Это какъ?
— А такъ: взять теперь хоть меня; сошью я сапоги; много у меня мужикъ купитъ? онъ бы и радъ купить сапоги т, да купить то не на что; мужикъ безъ сапогъ, а ты безъ денегъ! Теперь ты, положимъ, рыбу ловишь; мужикъ бы и взялъ у тебя рыбки, да взять то нельзя: безъ денегъ ты ему рыбки не дашь; ты и сиди со своей рыбкой, а денегъ-то и у тебя нту, и теб купить что надо, ты не покупаешь, какъ ни плохо, а, такъ пробавляешься.
— Отъ лося — лосенокъ, отъ свиньи — поросенокъ! проговорилъ угрюмо козакъ.
— Нтъ, дядя! попомни мое слово: все пойдутъ лоси; свиньямъ ходу не будетъ, вс свиньи переведутся…
— Переведутся?
— Переведутся, дядя.
Оба замолчали.
— Пойдти напиться, сказалъ, посл нсколькихъ минутъ молчанія, козакъ.
— Вынеси и мн водицы, попросилъ мщанинъ: — ишь жара какая стоитъ!
Козакъ вынесъ воды и подалъ мщанину.
— Будь здоровъ кушамши, прибавилъ онъ съ поклономъ, когда мщанинъ взялъ ковшъ съ водой въ руки и началъ пить.
— Благодаримъ покорно, отвчалъ тотъ, выпивши воду.
— Не хочешь ли и ты? спросилъ меня козакъ:- вода у насъ ужъ очень легкая.
— Сдлай милость, дай, дядя!
Козакъ опять принесъ воды, и съ тмъ же привтомъ подалъ мн.
— Славная вода! сказалъ я, поблагодаривъ хозяина и отдавая ему ковшъ.
— И вода у васъ хороша, да и озеро у насъ такое доброе. Такого другаго и не сыщешь.
— Чмъ же оно доброе?
— А тмъ оно доброе: никогда никому никакого зла не сдлало; никто изъ самыхъ стариковъ не запомнитъ, чтобъ наше озеро малому ребенку какую вреду сдлало.