Из дома
Шрифт:
— О, я забыла представиться, меня зовут Эльфрида. Я назвала свое имя, Лембит улыбнулся и проговорил:
— Финское имя.
Я тоже улыбнулась. Эльфрида начала торопливо рассказывать, что они с братом провели в Финляндии несколько лет. Отец взял их домой, он был уверен, что Эстония будет свободной республикой. Лембит перебил ее:
— Его расстреляли сразу, как вошли эти… — он отошел к окну. Далеко в поле было слышно пение жаворонка.
Я проговорила:
— У меня тоже арестовали отца и мать. Эльфрида пошла за кофе.
— Отсюда надо бежать, я давно бы ушел к «лесным братьям»,
Я сказала, что слышала от хозяина, у которого я снопы вязала на хуторе, что будто за сто грамм золота с человека какие-то люди переправят на лодках через пролив в Швецию. Но в Финляндию нельзя: финны обязаны по конвенции выдать обратно.
Лембит переспросил:
— Уже сто грамм? Я кивнула и добавила:
— Вообще-то я толком не знаю. Просто слышала от «лесных братьев» на ферме, где я работаю.
— Что ты делала на ферме?
— Почти все, что там летом делают.
— А сколько тебе лет?
— Шестнадцать. Но на ферме легче, чем в колхозе.
— Ты в колхозе работала?
— Да, нас сослали в центр России…
Он хотел еще что-то спросить, но вошла Эльфрида с подносом, на котором стоял медный кофейник, фарфоровые чашки с мелкими розами и бутерброды с домашней колбасой и сыром. Она указала взглядом на поднос:
— У нас тоже уже это все кончается. Мы не можем сеять и собирать урожай.
— Можем, мы все можем, но не хотим! — крикнул Лембит. — Все равно отберут, здесь тоже скоро колхозы будут.
— Мы тоже меняем, — продолжила Эльфрида. — У нас много всего. — И она провела рукой вокруг.
У них на самом деле было много всего. Белый рояль стоял с открытой крышкой посередине их громадной комнаты. А внутри рояль был розовый. Вообще, я никогда ничего такого не видела. В распахнутые настежь окна были видны верхушки яблонь с мелкими недоспелыми яблоками.
— А где ваша мама? — спросила я у Эльфриды.
— В Швейцарии. Она там с моим младшим братом, у него что-то с головой. Он болен. Я думаю, что она преподает музыку. До замужества она этим зарабатывала. Нам надо скорее отсюда выбираться.
Я доела бутерброд, поставила тарелку на низкий столик. Эльфрида взяла мою кофейную чашечку, на ее пальце блеснуло золотое кольцо с зеленым камнем, наверное, у них есть двести грамм золота, чтоб уехать, а может, их и так перевезут? Я не знала, что ей сказать, стало неуютно, я встала, вышла на кухню. Они оба вышли за мной. Я взяла сумку и почувствовала, что она стала тяжелее. Я прошла через двор к камням ограды, подняла велосипед и покатила к большой дороге.
Домой в то воскресенье я приехала поздно: пришлось довольно много пройти пешком. Я наменяла много картошки и разных других овощей, и нужно было вести велосипед рядом. Но здесь хорошие дороги, и было не тяжело. Вспоминались разные дома и разговоры. В одном доме мне сказали, что на том красивом хуторе, где я была утром, жил член эстонского сейма, он был известным и богатым человеком. «Может «лесные братья» помогут им бежать», — подумала я.
Утром в понедельник обе тети Айно поехали в город Вильянди, там им обещали работу. Я опять осталась с детьми дома. Тойни у меня сидела на одеяле на полу или ползала по всей квартире. Она была тихим ребенком. Ее надо было только кормить, вовремя сажать на горшок и укладывать спать. А Женя в теплые дни возился на речке, ловил пескарей из-под камней и коряг. А однажды он вдруг прибежал, схватил вилку и убегая крикнул:
— Там под доской в реке сидит громадная рыба с усами! Скоро за дверью раздался визг и крик:
— Открой, открой скорей!
Женя вбежал в кухню и бросил на пол черного извивающегося налима, у которого в спине торчала вилка. Сам он вскочил на табурет. Я тоже испугалась и встала на ящик с дровами, но было жаль и страшно смотреть на бьющуюся на полу рыбу. Я кричала Жене, чтобы он стукнул налима поленом по голове.
— Ты стукни! Я не могу, я больше не могу!.. — кричал он мне. Получился настоящий обед: на первое — свежая уха, на второе — жареная со шпиком картошка с кислой капустой. Это мне на красивом хуторе положили в сумку кусок шпика. И вообще, в тот вечер за столом было хорошо: тети вернулись домой радостными — им обеим дали работу в школе, в местечке Виллевере.
Весь следующий день мы упаковывали вещи, вспоминали всякие истории из нашего путешествия сюда, в Эстонию. Наконец дядя Антти громко хлопнул ладонью по скамье и проговорил:
— Ну еще раз уложим барахлишко!
Я начала мыть посуду. Обе тети Айно сидели в комнате за столом. Они опять говорили обо мне и Ройне, его они хотят устроить в техникум — он всегда был отличником, а меня сдать на курсы портних. Тетям казалось, что самая подходящая работа для девочки — выучиться на портниху. Портнихи всегда и всюду нужны, рассуждали они… Но я знала, что мне лучше работать на тяжелой работе, чем шить.
ИНТЕРНАТ
Нам опять дали комнату в школе. Здесь было все, как в моей школе в Финляндии: все чисто покрашено, водопровод, вода в туалете спускается, паровое отопление… И вообще — обе тети стали учителями. Нас было шестеро, и нам школа дала комнату в пятнадцать метров. Тети просили нас не выходить, в других комнатах квартиры жила большая эстонская семья, нас подселили к ним.
Ночью кто-то споткнулся о мою ногу, я открыла глаза, за столом сидела старшая тетя с Ройне, они ели. Я вспомнила, что тетя едет в Таллинн, устраивать Ройне в техникум. Вернулись они на следующий день, Ройне не приняли на второй курс, а на первый он не захотел. Скоро он начал собираться к дяде в Тарту. Дядя Антти нашел себе работу на железной дороге, он обещал устроить туда и Ройне.
Скоро тети поехали в Вильянди на педагогическую конференцию, там они узнали, что в городе есть русская средняя школа с интернатом. Они сходили туда, но интерната мне не обещали, сказали, что он уже переполнен. Я попросила младшую тетю на следующий же день поехать со мной в Вильянди и упросить каким-нибудь образом взять меня в интернат.
Мы взяли с собой продукты на тот случай, если меня примут.
Я укоротила мамино серое шерстяное платье. Надела туфли с перепонкой и чулки в резинку. Я стала похожа на городскую девочку, и мы отправились на вокзал.