Из Питера в Питер
Шрифт:
Ни тогда, ни после Круки ни с кем не делились своими горестями.
Ребята недоумевали, почему после такой теплой встречи в Сан-Франциско их изолировали от нью-йоркцев, засунув на заброшенный островок, который за час-другой можно было пересечь вдоль и поперек.
Удивляли и сердили ребят также строгости, заведенные на этом островке. Казармы, где они жили, были обнесены забором. Охрану лагеря несли солдаты-негры. Они относились к ребятам по-дружески, но никуда не выпускали. Всем в лагере командовали белые солдаты-инструкторы с какими-то нашивками. В шесть утра — подъем по свистку. Полчаса отводилось, чтобы убрать постели и умыться. Полагалось каждое утро мыться до пояса. Затем целый час занимались гимнастикой, строевым шагом, военизированными упражнениями...
Миша Дудин так пристально и внимательно вглядывался в лица инструкторов, что его рано или поздно спрашивали:
— В чем дело, парень?
— Я ищу Майкла Смита, — объяснял он.
— Какого Смита?
— Был такой...
Ребята хмурились. Уж не начинают ли и правда втихаря готовить из них разведчиков?
За каждое отступление от правил полагалось наказание, как в настоящей казарме. Питание стало скудным... Такой же порядок был заведен и для девочек, только с ними занимались несколько злых и неразговорчивых женщин в скаутской форме.
Все это можно было вытерпеть, если бы сказали ясно и точно, когда их повезут домой. Вместо этого стало известно о «плане Бордо».
Аркашка, необыкновенно быстро сходившийся с разными людьми, завел и здесь дружбу со здоровенным солдатом-негром. Ребята провели на острове уже около десяти дней. Аркашка учил своего солдата русским словам и просил, чтобы тот приносил нью-йоркские газеты, вроде — для учения... Иногда солдат совал ему газету. Там писали о чем угодно, только не об их неуютной судьбе.
Но однажды солдат сказал:
— Скоро будем прощаться.
Аркашка молча впился в него черными глазами.
— Вас повезут во Францию.
— Куда? — не поверил Аркашка.
— В лагерь, около французского города Бордо. Там собирают детей, жертв большевистской революции. Вам повезло: начальником лагеря назначен тот самый, кого ищет ваш малыш, — Майкл Смит. Хорошо, что знакомый, правда?
Через час штаб красных разведчиков решал, как быть.
— Удрать из лагеря — раз плюнуть, — размышлял Ларька. — Забор и охрана пустяки. А потом что? На острове никто не живет, лодок нет. На чем добираться?
— Для смены караула приходит катер, — напомнил Аркашка. — Захватим его!
Ларька только улыбался, а Гусинский рассердился:
— Как ты его захватишь? И вообще кончай свои анархистские штучки!
— А ты что предлагаешь?
— Даже если б удалось захватить катер, — успокаивал их Ларька, — нам не удастся добраться до города. Перехватят в заливе...
— Дадим бой!
— Чем? Кулаками?
— А хотя бы и кулаками! Налетят репортеры! Мы успеем сказать им всю правду!
— И они ее тотчас напечатают, — посмеивался Ларька.
— Ты что, — нахмурился Аркашка, — не понимаешь, что надо любой ценой пробраться к товарищу Мартенсу? Ты помнишь, что говорил Джером Лифшиц? Если можно поднять всемирный хай, так самое время его поднимать! Иначе будет поздно...
— Вот если бы кто-нибудь умер, — неожиданно заговорил Миша Дудин, — тогда можно бы в гроб вместо этого мертвеца положить, скажем, меня... Гроб отвезут в город, на кладбище, а я откопаюсь и выберусь к товарищу Мартенсу... Только для этого надо, чтобы кто-то умер.
Тут стало известно, что в лагерь приехала миссис Крук и хочет видеть Ларьку и Катю.
Наверно, впервые в жизни миссис Крук испытывала странную неловкость, что-то похожее на стыд... В глубине души она с горечью сознавала, что предпочла бы сейчас не появляться в лагере. Но у Джеральда Крука, с его куда более мягкой натурой, чуть не слезы наворачивались на глаза, когда надо было ехать в лагерь. Он умоляюще смотрел на жену, и скрепя сердце Энн Крук брала эту миссию на себя... Что могла она ответить русским ребятам на самый главный для них вопрос? Теперь, когда «Асакадзе-мару» требовалось каких-то две недели, чтобы доставить ребят домой, миссис Крук не знала, попадут ли они туда вообще... И прятала глаза.
Катю и Ларьку она встретила уверенно и требовательно, как в лучшие времена.
— Возможно, что на днях вам предложат дать концерт в Нью-Йорке, — сказала миссис Крук. — Местные импрессарио узнали о ваших успехах в Сан-Франциско. Удалось подключить прессу... Постарайтесь прогреметь еще оглушительнее!
Ларька и Катя разом посмотрели друг на друга, потом на миссис Крук.
— Ну? — потребовала она. — Никаких секретов!
Ларька не решался, но Катя спросила:
— Мы слышали, нас хотят отправить во Францию. В лагерь, где командует Майкл Смит. Это правда?
— Думайте о концерте, — помолчав, хмуро посоветовала миссис Крук. — Вы не понимаете, как это важно. Чтобы нью-йоркцы вас поняли и полюбили...
— Скажите нам адрес представителя Советской России, товарища Мартенса, — попросила Катя.
Миссис Крук взглянула на Катю, потом на Ларьку и строго покачала головой:
— Подумайте как следует. У вас сейчас есть солидный шанс привлечь нью-йоркскую публику. Удалось организовать концерты, прорвать вашу изоляцию... И в этот момент вы хотите связать себя с большевиками?
Ларька молча взглянул на Катю и отвернулся.
— Дорогая миссис Крук, мы не хотим вас обманывать, — пожала плечами Катя. — Вам и мистеру Круку мы верим. Извините, но мы за Советскую власть, за большевиков. — Она покраснела. — Хотя это, наверно, слишком громко сказано...
— И вы, Катя?
— Разве я хуже других?
— Зачем вам это?
— Зачем человеку правда?
— Правда — в политике?.. Катя!
Уже немолодая женщина и совсем еще девочка смотрели друг на друга с нежной, проникновенной жалостью. Катя положила легкую ладошку на руку Энн Крук, и та мгновенно накрыла Катину ладонь своей... Ларька поглядывал с ироническим любопытством.