Из Питера в Питер
Шрифт:
— Эй, ты, буря! Слабо!
На этот раз голос все-таки прорвался, шторм не смог его заглушить. И Аркашка снова и снова пытался перекричать бурю.
Только охрипнув, промокнув до костей и посинев от холода, он неохотно полез вниз, где было тепло, светло, обыкновенно... Луна провожала его, похожая на корабль. Около нее шныряли тучи, но ее спокойный свет их побеждал.
Внизу Володя рассказывал о предположении ученых, будто в незапамятные времена, когда Земля была еще раскаленной и полужидкой, от нее оторвался и улетел в космос большой кусок, который теперь мы называем Луной. На Земле же от этого образовалась впадина. Она стала ложем Тихого океана... С ним заспорили; это предположение другие ученые давно отвергли... Но Аркашка не слушал, в нем упоительно и тревожно бродили звуки бури. Только одна Катя, хоть и болтала о чем-то с Ларькой, заметила высокомерного и мокрого Аркашку.
— Неужели ты поднимался на палубу? — спросила она, вздрагивая. — Ведь там — ураган!
— Еще какой! — радостно кивнул Аркашка.
И он присел около них, как был, мокрый, холодный, и не слушал, сколько ему ни говорили, чтобы шел переодеваться, пока Ларька с Мишей Дудиным чуть не насильно увели его в мальчишник, как прозвали их часть твиндека. Аркашка рассказывал о буре так, что даже Ларьке стало завидно, а Миша, приоткрыв от восторга рот, позабыл его закрыть.
Между Японией и побережьем Северной Америки на тысячи километров океана нет никакой земли, даже небольших островов или рифов. Но «Асакадзе-мару», лишь незначительно сбавив ход во время бури, уверенно уходил от беснующихся гор воды, воющего в бессильной злобе ветра...
На четвертый день океан начал успокаиваться. Клочья облаков стремительно неслись с востока на запад, там тоже началось отступление. Холодно и хмуро выглядывало и пряталось солнце, словно сердилось на беспорядок.
На палубе мирно пошучивали матросы. Рассказывали о ките, которого видели на рассвете. Это был горбач почти пятнадцатиметровой длины. Очень неуклюжий, с коротким и толстым туловищем, огромным жирным горбом на спине, он точно качался на волнах, и когда вода наполняла ему легкие, выбрасывал ее столбом на пятиметровую высоту по десять и пятнадцать раз подряд...
Помощник капитана вспомнил, что раньше, во времена парусников, киты таранили и опрокидывали шхуны китоловов, а радист утверждал, что киты могут охотиться на глубине больше километра.
— Они не раз обрывали подводный телеграфный кабель на глубине в девятьсот и даже тысячу сто метров!
— Как они могут опускаться так глубоко? — удивился Ларька. — Ведь там давление больше ста атмосфер. Почему их не расплющит в лепешку?
Помощник начал объяснять, что киты на девяносто процентов состоят из жира и других жидкостей, но тут мистер Крук оглянулся по сторонам, увидел, что миссис Крук нет, и тотчас припомнил удивительную историю Джека Бартли...
— Джек Бартли служил матросом на шхуне «Звезда Востока», — тараща добрые глаза, рассказывал мистер Крук. — Это было лет тридцать назад. Шхуна охотилась на китов, и однажды во время охоты разъяренный кит опрокинул шлюпку, где среди охотников был Джек Бартли. Кит проглотил его со всеми потрохами... Спустя несколько дней кита все-таки убили и, когда стали разделывать, нашли в его желудке несчастного матроса...
— Он был жив! — вскричал Миша Дудин.
— А ты почем знаешь? Правда, Джек Бартли чудом выжил. Кожа только стала у него бледная, как неживая. А так все осталось по-прежнему, он даже не бросил пить и остаток жизни, чтобы заработать на выпивку, ездил по ярмаркам и показывался за деньги, как человек, несколько дней проведший во чреве кита...
Ребята все время помнили, что плыть им от Владивостока до Америки двадцать дней. Сначала казалось — ох как долго!.. Потом пугались, что мало осталось, дни летят слишком быстро. А под конец дни снова показались ужасно длинными. Когда наконец к вечеру Круки, Смит, учителя с некоторым торжеством и даже строгостью объявили, что завтра «Асакадзе-мару» прибывает к американским берегам, в славный город Сан-Франциско, все хоть и знали об этом, но прокричали «ура!». Во снах, которые они видели в эту ночь, перемешалось все: небоскребы и всадник без головы; несчастный негр дядя Том, плантаторы с хлыстами и статуя Свободы; индейцы и Чарли Чаплин; злодеи-империалисты и Том Сойер с Геком Финном... Они побаивались и нетерпеливо ждали свидания с Америкой.
Едва рассвело, как ребята, нарушая порядок, стали появляться на верхней палубе. День вставал солнечный, тихий; океан совсем присмирел, волны ласково и лениво касались бортов; зеленоватые, прозрачные, теплые, они подкатывались, украшенные гребешками пены, и вежливо отходили, что-то журча. Но, кроме воды, ничего не было. Никакой земли...
— Чайка! — увидела первая Катя.
— Где, где? — закричали девочки, но, едва взглянув на птиц, покатились вниз, собираться, хотя все давно было собрано. Начинались суета и волнения...
— Какие у них, наверно, магазины! — ныла Тося. — И ничего нельзя купить! Мы ведь нищие...
— Тосенька, детка, — приплясывал около нее Ростик, — не горюй, держись за меня, не пропадем...
Его оттеснили, и Ларька лично посоветовал Ростику:
— Забудь.
— Чего-о?
Ларька обнял его за плечи, близко заглянул в лицо:
— Может, от ихних фараонов ты уйдешь, но от нас — ни в жизнь.
— Ты чего? — до глубины души оскорбился Ростик. — Предаешь революцию? Жалеешь проклятых буржуев-кровопийц? Долой собственность! Все общее! Слыхал?
— Как! — удивилась Катя. — Вы снова анархист?
— Тихо, ты! — оглянулся Ростик на американцев. — Я всегда был идейный анархист, а ты кто такая?
И он с надеждой посмотрел на Аркашку. Тогда Аркашка решительно отодвинул Ларьку и, с угрозой глядя на Ростика, внятно сказал:
— Если ты стыришь в Америке хоть кусок туалетной бумаги, если ты посмеешь запятнать революцию...
— Кто стырит? — захныкал Ростик, с ходу переходя на жалобный тон. — Как что, так Гмыря... Чего там тырить! Подумаешь, не видал я Америку...
— Земля! — закричала во весь голос Катя.
— Ого! — пробормотал Ларька, усмехаясь. — Ты прямо как Колумб...
Но и у него екнуло сердце. Над синим морем, словно в дымке, проступали неясные очертания незнакомого города. Чем ближе, тем чаще начали встречаться парусные и моторные яхты; белые пароходы, с которых махали платками, приветствуя их корабль «Асакадзе-мару».
Сухогруз тихо шел среди других кораблей. Город плыл навстречу. Сан-Францисскую бухту от океана отделяли два полуострова: они словно протягивали огромные руки навстречу «Асакадзе-мару». Еще нельзя было как следует рассмотреть далекие причалы, пристань, дома... Сухогруз входил между полуостровами; северный, скалистый, поросший лесом, обрывался круто в океан; на южном, лицом к бухте, разворачивался Сан-Франциско, белый, зеленый, солнечный красавец, чем-то на мгновение напомнивший Владивосток...