Избранники времени. Обреченные на подвиг
Шрифт:
Из Москвы примчалась целая комиссия с фирменным летчиком-испытателем. Программу, которую мне предъявили, за один день не провернешь: рулежки, пробежки, протоколы… Ну, так мы с этой программой расправились за один вечер.
В конце концов добро на полеты с грунта Андрей Николаевич выдал, но ограничения по ресурсу посадок были очень жестки.
Одно дело – взлет на легкой машине, и другое – с полным полетным весом.
Командующего Дальней авиацией этот вопрос настолько занимал, что он сам прилетел на тот бескрайний грунтовой аэродром на юге Украины, принадлежащий нашей дивизии, с которого был намечен взлет двух загруженных до отказа
На полной мощности всех четырех двигателей 50 тысяч лошадиных сил еле-еле сдвинули с места 180-тонную махину, и она, продавливая грунт, еще несколько сот метров не разбегалась, а едва ползла, не обещая успеха. Но вот постепенно взбодрилась, обрела некоторую, все возрастающую подъемную силу и устремилась вперед, как на хорошем бетоне.
Разбег занял не менее четырех километров, и отошла она от земли на огромной скорости отрыва. До этого с полным весом с грунта никто не взлетал.
Видимо, этот взлет произвел на Владимира Александровича изрядное впечатление, поскольку, уйдя после того взлета в отпуск, я получил от него прямо в Сочи крупный денежный перевод.
Ничего удивительного, что командующий сам затевал различного рода испытания состоящих на вооружении Дальней авиации самолетов прямо в своих строевых частях. По странной и опасной манере того, да и нынешнего времени, вопреки всем летным и государственным законам, в строевые части Дальней авиации (а нередко и фронтовой) подавалась и становилась в боевой строй на так называемую «опытную эксплуатацию» недоведенная и недоиспытанная, еще не принятая на вооружение боевая авиационная техника. Порой в этом незаконном состоянии она проживала в строю весь свой ресурсный век до полного списания, не раскрыв до конца своих тайн.
Но и конструкторские бюро, исследовательские и испытательные институты командующий нагружал такими задачами и давал такие сжатые сроки, что те только скрипели. Зато охотно шел им навстречу, если нужно было помочь разобраться в исследуемых вопросах в воздухе, на строевых аэродромах.
В дождливый осенний день, под самый ноябрь 1957 года, когда я с дивизией, готовясь к воздушному параду, сидел на подмосковном, еще недостроенном и никому неведомом аэродроме Шереметьево, мне вдруг позвонил маршал Судец и приказал прибыть к нему вместе с командиром эскадрильи подполковником Витковским.
– Что-нибудь натворил? – спросил я комэска.
– Да нет, – спокойно ответил тот, – пока не могу догадаться о причинах вызова. Может, все та же заводская история?
Я эту «историю» знал и успел ее захлопнуть.
Дело в том, что наша дивизия еще не завершила комплектование боевыми самолетами и мы периодически перегоняли их с завода. Отношения с заводским руководством у нас были на редкость прекрасными, и мы старались помогать друг другу чем могли.
Совсем недавно мой предшественник, генерал Молодчий, передал на завод, по взаимному согласию, на должность летчика-испытателя нашего инспектора по технике пилотирования полковника Жиганова. Теперь директор завода просил поступиться и Витковским. Если говорить точнее – Витковский сам туда напросился. Директору я деликатно отказал, и мне казалось, что этот вопрос был закрыт – такими летчиками я сам очень дорожил и оберегал их как мог.
Витковский безукоризненно владел искусством полета в любых метеоусловиях. К тому же он был прекрасным инструктором и технику пилотирования своих
Помните, как майор Дурновцев и его штурман майор Клещ взорвали 50-мегатонную ядерную бомбу над полигоном на Новой Земле и получили за этот полет по Золотой Звезде Героя? Так вот, оба они из эскадрильи Витковского. На такое дело отбирали самых лучших.
Комэск он был строгий, но не очень любил заниматься разными там воспитательными мероприятиями и наведением уставных порядков. Вот летать и учить других летчиков мастерству полета мог бесконечно.
Однажды в полете на Ту-95 у него отказал галетный переключатель – не выпускались закрылки. Предстояла сложнейшая посадка с голым крылом. Никто до Витковского с таким отказом техники не садился. Не брались за это дело и летчики-испытатели, хотя цена за риск была по тем временам назначена немалая – 50 тысяч рублей.
Ну не бросать же такой корабль!
Все попытки помочь с земли ни к чему не привели. Нужно садиться.
Витковский прошел над ближней приводной радиостанцией так, что чуть не срезал ее антенны и, прижав машину к земле, в метре от нее, несся к точке приземления на огромной скорости, как болид, сорвавшийся с трассы.
Он сумел припечатать этот дикий снаряд к первой плите и дальше мчал по бетону, постепенно снижая скорость, все три с половиной километра, едва не вылетев на грунт в конце полосы.
То было нашей большой удачей, что на этой машине оказался Витковский, а не кто-то другой.
В награду за подвиг приказом по дивизии герой этой эпопеи получил благодарность и «ценный подарок» – обыкновенные металлические часы. А за 50 тысяч можно было в то время купить пять «Москвичей».
Судец об этой посадке знал и имя Витковского, несомненно, запомнил. Но на этот раз дело было в другом. На его столе лежало письмо заместителя министра авиационной промышленности Александра Александровича Белянского с просьбой передать в его ведомство летчика Витковского, давшего на это согласие.
Казалось, чего проще – поднять трубку «кремлевки» и сообщить замминистру, что Витковского он не отдаст. Но Владимир Александрович дорожил добрым отношением руководства самого важного для него министерства и казенной бумагой с отказом, а тем более неприятным разговором не хотел ставить себя в неудобное положение.
При появлении Витковского он с ходу насел на него:
– Что ты нашел там хорошего? Однообразная работа, никаких перспектив роста. Разве можно сравнивать все, что тебя там ожидает, с твоим настоящим положением, прямо скажем – завидным? А дойдет дело до пенсии – что ты получишь? Будешь прозябать, как обыкновенный гражданский пенсионер…
Он находил для Витковского все новые и новые аргументы, которые должны были пошатнуть его тягу к новому делу.
Аргументы, правда, были слабенькие, но суть не в них, а в грозном источнике, откуда они исходили. Почувствовав, что объект его проработки уже не способен к сопротивлению, Судец вдруг резко выпалил:
– Правильно говорит маршал?
Попробовал бы Витковский хотя бы чуть-чуть замяться.
– Так точно! – отрубил вдохновенный пилот. Он все же был военным человеком.
– Ну, вот и хорошо, – примирительно произнес Судец, – теперь снимай трубку этого телефона (он показал на обыкновенный городской телефон и назвал семизначный номер, а мог бы дать «кремлевку», но тогда она сразу бы выдала «откуда ветер дует») и скажи заместителю министра, что ты передумал и идти в испытатели не намерен.