Избранники времени. Обреченные на подвиг
Шрифт:
Бедный Витковский все исполнил в лучшем виде.
На обратном пути, чтоб развеять его удрученность, я сказал ему, что сейчас не время для подобных перемен, но, когда изменится обстановка, я ему помогу.
Прошло немало времени, как вдруг в штабе дивизии появилась группа очень самоуверенных полковников с высокими полномочиями и, заняв кабинет начальника штаба, углубилась в изучение личных дел целого ряда летчиков – командиров подразделений. Они сначала что-то темнили – это у них такая профессиональная манера поведения, но наконец приоткрылись: им нужен был командир экипажа для самолета особой важности.
Я
– Так бы сразу и сказали.
И порекомендовал полковникам отложить все папки в сторону и полистать дело Витковского. Его я вызвал к себе:
– Не передумал?
Он меня сразу понял и ответил не задумываясь:
– Нет.
– А если это будет особая эскадрилья гражданского флота?
– Пойду, – был ответ.
– Тогда открывайте дверь начальника штаба и входите туда.
Для пришельцев Витковский был счастливой находкой. Спокоен был и я.
Но через некоторое время у меня снова появился маршал Судец. Мы шли по дороге к штабу, и он вдруг спросил:
– Ну, как Витковский себя чувствует? Летает?
– Витковского у меня нет, товарищ маршал. Я его отпустил.
Судец несколько секунд помолчал, потом совсем другим, приглушенным тоном спросил: – Как же ты посмел?
– Так он ушел не на завод. Его отобрали в Аэрофлот – летать с высоким начальством.
– На Ту-116, что ли?
– Ну да, в особую эскадрилью.
Маршал снова помолчал. Потом укоризненно произнес:
– О таких назначениях нужно докладывать.
А Витковский уже принимал экипаж и знакомился с новой машиной.
Чего только не нагородили в печати о загадочном самолете Ту-116! Будто были там лифты, движущиеся полы, кабинеты, кинозал…
Вздор все это. Внешне он ничем не отличался от Ту-95 первых серий. Только иллюминаторы по бокам фюзеляжа выдавали его гражданскую сущность. А внутри вместо бомболюков, топливных баков и артиллерийских башен оборудовали два герметичных салона общей вместимостью на 28 мест. Первый, наглухо отгороженный от кабины летного экипажа, был предназначен для главной персоны и его ближайшего окружения. Там, у правого борта, был добротный стол и два глубоких кресла. По левому борту вместительный мягкий диван. Ну, там, ковры, бронзовые ручки, мягкая обивка… Да вот и все. А во втором салоне, через дверь, – широкий стол, множество стульев, буфет, кухонька, продовольственный камбуз, гардероб, рубка радиста.
Вход и выход по широкому ковровому трапу с перилами, встроенному под хвостовую часть фюзеляжа и выпускаемому под хвостовое оперение электромеханической кинематикой. Удобно и комфортно – никаких аэродромных трапов.
Самолеты были штучным изделием – их построили всего в двух экземплярах. Один был предназначен для Никиты Сергеевича Хрущева, а второй – пока был в резерве и должен был закрепиться за Председателем Совета министров Н. А. Булганиным.
Но на смотринах Никита Сергеевич сразу отверг этот самолет. И причиной тому был… трап.
– Это что ж, – бурлил он, – меня встречают с левой стороны, ковровые дорожки выстилают, почетный караул строят, а я выхожу из-под хвоста, вроде как из
Пришлось Витковскому принимать огромный пассажирский Ту-114, тоже, конечно, переоборудованный под соответствующую персону. Зато выходная дверь была там с левой стороны. Правда, сидела она так высоко, что на аэродромах всего буржуазного мира не было ни одного подходящего трапа, который мог бы достать до нее: строились целые пирамиды, чтобы извлечь из самолета драгоценного гостя. Он даже потешался: вот какие у нас советские самолеты – ни один капиталистический трап к ним не подходит!
Узнав, что Ту-116 остались бесхозными, я попросил передать их мне. Правда, скоро один у меня отобрали для другой дивизии. Но и один был великим благом: при перебазировании наших Ту-95 на дальние аэродромы, особенно арктические, вслед за ними, без промежуточных посадок шел Ту-116, на котором плотной группой восседал в обоих салонах его величество техсостав. Служил Ту-116 и как тренировочный самолет для отработок взлетов и посадок, особенно на северных аэродромах.
Но однажды командующий потребовал его прилета в Москву, на аэродром Шереметьево. Оказывается, министр обороны, Маршал Советского Союза, член Политбюро Андрей Антонович Гречко решил лично провести короткую инспекцию оперативной группы в Арктике – побывать в Анадыре, на мысе Шмидта и в бухте Тикси, а заодно немного поохотиться в тундре. С министром, естественно, полетел и командующий Дальней авиацией. Оба они сидели в глубоких креслах за столом первого салона, а на диване расположился главный штурман Дальней авиации генерал Виктор Тихонович Таранов и еще кто-то из сопровождавших министра.
Когда самолет пролетал над Камчаткой, Виктор Тихонович вдруг увидел через иллюминатор в панораме чистейшего неба и бескрайнего простора горных массивов, совсем рядом, дымящийся вулкан Ключевской сопки. Восхищенный увиденным, он обратился к Гречко:
– Товарищ министр обороны, с левого борта удивительно красивое зрелище – дымится Ключевская сопка!..
Министр не шевельнулся и, с минуту помолчав, отреагировал:
– Скажите летчику, чтобы все красивые зрелища были с правой стороны.
Таранов чуть не поперхнулся, но покорно выдавил:
– Слушаюсь, товарищ министр обороны! – и пулей бросился в радиорубку давать министерские указания командиру корабля.
Не поднялся с кресла, вполне понятно, и маршал Судец.
А Витковский на своем Ту-114 с «дорогим» Никитой Сергеевичем пересекал океаны и континенты – летал по всему свету: ему нипочем были ни сложные погодные условия, ни время суток. Пилот у Хрущева был очень надежный, и неудивительно, что вскоре он получил звание Героя Социалистического Труда, стал одним из наиболее почитаемых летчиков Аэрофлота.
Судец, конечно, мог приготовить ему и другую судьбу. Ухо с ним нужно было держать востро…
Телефонный звонок. Командующий.
– Ты иностранную информацию читаешь?
– Конечно, читаю.
– Так что ж ты сидишь? Американцы на Б-52 установили мировой рекорд дальности полета – всего 14 450 километров, а ты их достать не можешь? Я к тебе высылаю Таранова, чтоб было 15 000.
И положил трубку. Нет, я не сидел, а бегал вдоль карты, растянутой на стене, заглядывая в инженерно-штурманские графики расчета дальности полета. Все считал и пересчитывал.