Избранное. Том 1
Шрифт:
Но на том конце уже давно повесили трубку.
Стало страшно за судьбу этого мальчика. Никогда в нашем детстве окружающие, очевидно, повинуясь какому-то внутреннему такту, как бы ни было тяжело, не попрекали никого куском хлеба. Это было самое обидное и самое страшное, что можно было сказать ближнему. И никогда никто не говорил нам, что мы должны, став взрослыми, кормить своих родителей. Это было само собой разумеющееся. Если в каких-то разговорах эта тема и проскальзывала, то звучала она больше иронически: посмотрим, дескать, как ты будешь себя вести, когда мы состаримся…
Вчера состоялось первое собрание нашего акционерного общества «Нефтехимик». На нем избраны все рабочие органы. Я единогласно избран Председателем совета директоров и генеральным директором общества. Представители областного фонда имущества были явно удивлены этим обстоятельством и тем, что на выборы рабочих органов ушло чуть более часа, без всяких инцидентов и недоразумений. Такое ощущение, что многие понимают: смена собственности (была государственная, теперь коллективная, то есть акционерная) в ближайшее время ничего не изменит. Сейчас важно прорваться через неплатежи, разрывы традиционных связей. Прорваться через смуту. Мне верят, я это знаю и ценю. Многие меня помнят еще рабочим в начале шестидесятых. В памяти сложные моменты восстановления цехов после взрывов, начало восьмидесятых, когда мы стали одним из передовых заводов в министерстве. Нам тогда удалось соединить воедино качество продукции и гарантию поставок.
Не забыть нам всем трудный, но очень важный для завода шаг. С появлением Закона о госпредприятии мы первые в нашей подотрасли вышли из структуры объединения, расставшись со статусом производственной единицы и получив право самостоятельного предприятия. Это было рождение нового коллектива. Мы были горды этим. Прошло некоторое время. Мы создали новые на заводе структуры: финансовый отдел, свою бухгалтерию, отдел маркетинга, жилищно-коммунальный отдел и так далее. И вот теперь новые испытания.
Раньше, при советской власти, были дни политпросвещения по четвергам. Теперь – ежедневно. В курилках. Здесь каждый политолог.
На этот раз я немного опоздал. Когда шагнул в духоту курилки, речь держал Скорпион.
– Жаль, что мы живем не в литературную эпоху, а в политическую, – говорил он. – Мир отравлен политикой. А как было бы здорово наоборот: я выдвинул бы на пост Президента Антона Павловича Чехова.
– Утопист! Чехов бы в Президенты не пошел, – ввернул из дальнего угла Шуруп. – Определенно.
«Боже мой, они все это обсуждают так, как будто Антон Павлович где-то рядом, вышел и сейчас вернется», – подумалось мне.
– Оглянитесь вокруг, – продолжал Шуруп, – интеллигентные люди комплексуют. Пропускают вперед себя тех, у кого больше амбиций, и те неминуемо оказываются у власти. Думают, что политика не для них. Но ведь экономика не существует без политики. Так в чем же дело? Слабо? Тогда, господа, кушайте то, что заслужили.
Он замолчал и внезапно так ловко выстрелил окурком, что тот описал полукруг под низким потолком и влетел к своим собратьям в братскую могилу – стоящее на полу металлическое корыто с водой.
Белобрысый парень с невинным лицом, лениво растягивая слова, дал новый крен разговору:
– Говорят, французы изобрели оргазмометр – прибор для определения пылкости влюбленных. Если женщина пережила оргазм с партнером, на экранчике появляется синусоида, если, стерва, притворялась – линия остается прямой.
– Ну?..
– Вот тебе и ну. Такую бы штуку да для определения правдивости политиков.
– Диман, ты, может, и спец по оргазму, но чтобы экономикой заниматься, надо учебники читать.
Диман как будто только и ждал этого замечания. Сел прямее на лавке, встряхнул плечами, сказал очень уверенно и спокойно:
– Никто еще в мире не переходил от государственной собственности к частной. Есть ли такие учебники?
– Может, и не в учебниках дело, – вступил в разговор тот самый новичок, который в прошлый раз обучал произносить тосты.
– А в чем? – переспросил Скорпион.
– А вот, послушайте быль. Нанимал один хозяин работника и поставил условие: если выполнишь три задания, беру на работу. Первое задание: очистить от валежника и осушить гектар земли за две недели. Работник согласился. Не прошло и недели, а задание выполнено. Второе испытание: сделать плотину через речку, срок тот же. Неделя прошла – вот она плотина, пожалуйста. Третье задание дает хозяин: разобрать полмешка картошки в сарае на три кучки – крупную, семенную и на корм, срок два дня. Прошли два дня. Работника нет. Пошел хозяин смотреть, что с ним. Заходит в сарай: картошка наполовину в мешке, а работник в углу на соломе спит пьяный. Будит его. «В чем дело, почему картошка не разобрана?» – «Дак ведь ее ж каждую нужно вынимать, осматривать и решать, куда какую. Тяжело».
– Критерии не определены, как на тосты, верно? – подталкивает Скорпион.
– Конечно. И это беда для нас всех. Чего, казалось, бы проще: поставить во главу угла самую главную, ясную задачу – обогреть и накормить людей. Я прав? А раз так, то почему эту очевидную истину не сделать девизом нашего общества?..
Вот вам и курилка – уроки политпросвещения.
Когда уходил, Скорпион вызвался проводить меня. Конечно неспроста. По дороге рассказывает:
– Жорка – мой знакомый «новый русский» – купил две иномарки, квартиру, зашарашивает двухэтажный дом на даче и все равно спрашивает меня: «Что бы еще купить?» Не знает, что делать, во что верить. Я ему посоветовал картины покупать. Как ни крути, материальные потребности имеют свои границы, а духовные – безграничны. Третьяков понял это и покупал картины.
Атмосфера в курилке всегда напоминала мне о детстве. Мальчишкой я часто бывал среди артельного люда. Привык. Видел и слышал порой такое, что не каждому взрослому дано. Но дурное куда-то уходило. Радостного запомнилось больше.
Знаю, пока живу, буду помнить свое детство, как что-то пахучее, золотистое, гудящее, зовущее, поющее… То ли это влажная, лоснящаяся спина оседланного мной Карего, то ли ошалевший от ранней весны шмель. Или это грудной, призывный голос витютня в молодом осиннике на Бариновой горе.
Детство… А может, это поющее колесо дедова рыдвана, который, оставляя глубокую влажную колею в песке, съехал с крутого склона на гулкий мост через реку у поселка Красная Самарка и дробно, призывно манил за собой.
Или это – глубокий полуразрушенный колодец, вода в котором вдруг засверкала в полдень от зенитного солнца, и ты, заглянув в него, обнаружил самого себя, недоверчиво вглядываясь и недоумевая: то ли это серебро глубинной воды, то ли твоя седина вмиг сделали колодец светлым и радостным… Не знаю.