Избранное
Шрифт:
03.02.2010
Любовь в тринадцать лет
Внучкам Юлечке и Ксюшеньке посвящаю
Любовь – Любовь! В тринадцать детских лет.
Она нас посещает к счастью иль несчастью.
Она как ручеек чиста и непорочна, словно божий свет,
Она нам ранит сердце глубоко и ежечасно.
Московский двор мне видится вдали,
В туманные года давно ушедший,
Мальчишка смотрит на одно из окон, там внутри
Девчонка, что недосягаема в любви пришедшей.
Как безответна детская любовь всегда,
Она мираж лишенный основанья,
Ведь все, что ощущает детская прекрасная душа,
Все это не ко времени и к полному непониманью.
Какою легкомысленною кажется она,
Однако в ней заложена такая мощь и сила,
Воспоминаниями сердце рвет она, хоть и седая голова,
О, если бы Господь вернул мне все, что было.
Чтобы я мог часами пред окном стоять,
Не понимая, что волнует, что желаю,
Ведь невозможно плод от дерева сорвать,
Который лишь цветком в начале мая.
Ну слезы, что не можем мы пожать плоды любви,
Хотя любовь пришла так чувственно, прекрасно,
Ну не ко времени она, хоть в крик кричи,
И проявляется, чтоб за косичку дернуть понапрасну.
Таинственностью нас волнует та любовь,
Когда стоим мы в старости перед порогом,
Она так девственна была, так волновала кровь,
И не могла быть изгнана из рая Богом.
Живет пусть вечно трепетная та любовь,
Которая как солнце детство освещает,
И пусть седая голова, нам сердце вновь и вновь,
Прекрасную пору прошедшую напоминает.
06.02.2010
Подрастает
Несовместимость
Я боль и крик своей души оставлю за твоим порогом
Меня не слышишь ты, ты слишком молода
Я понял – вместе нам не быть и, слава Богу!
Я постараюсь это пережить, хоть и больно донельзя.
Какою роковою и непоправимою ошибкой
Слиянье судеб наших там тогда произошло.
О, эта встреча с милою наивною улыбкой,
Все это было, а теперь в туман ушло.
Прикосновение любви пришло, как ниоткуда
Проникновенье в душу – майскою грозой.
Как будто многоцветной радугой вдруг охватило чудо,
Которое была любовь, которое со мной.
Оно в прикосновениях и страстных обожаньях,
В тех запахах, что молодость с собой несет
И старость дарит юности вниманье,
Которое так трогательно, а для юности наоборот.
И это правильно, завядший лист пред новою листвою,
иль осень хмурая перед волнительной весной.
И старый дуб с своею заскорузлою корою
Пред стройной гнущейся березкой перед тобой.
Слова-слова, что льются водопадом,
Не объяснят всей сущности такой любви,
Не объяснят трагедии тех двух стоящих рядом,
Несовместимость Юности и Старости в крови.
Несовместимость есть несовместимость,
Она приносит разочарование и часто смерть.
И разрушает все, что Бог дает нам в милость,
За старость осторожно можно и сгореть.
Ведь старый дуб ломает буря словно спичку,
Вот так и буря молодости и ее напор,
Терзает старость бедную, не надо ей отмычек —
Чтоб быстро обнаружить старости прилипчивый Позор.
P. S. Бывает – Господь посылает полную совместимость, как у Чаплина, Табакова и других.
Мечта
Жизнь, как мне прожить тебя, не знаю!
Каждый день живу я, как в бреду,
Как подсолнух солнце провожает,
Так же за моей мечтою иду.
Как ты, кто ты в голове бредовой?
Закрутилась та мечта в водоворот,
Шлет меня на поиск жизни новой,
Дарит на дороге новый поворот.
А за этим самым поворотом
Не видать ни зги, темным-темно,
Снежной вихорью и заволокой
Путь мой за мечтою скрыло, замело.
Как же мне угнаться за тобою?
Я хочу тебя обнять, прижать к себе!
Снег помечен заячьей петлею,
Так же сложно заплетен мой путь к тебе.
Запетляли те следы – мои желанья,
В той погоне тщетной за мечтой.
И поземка занесла твое очарованье —
Не увидеть мне тебя перед собой.
Видно, не судьба зимой постылой
Мне догнать тебя – прекрасная мечта.
Верю я: весной улыбкой милой
И цветком весенним одаришь меня.
16.03.2009
О детство, детство…
Ваш покорный слуга. Время войны – 1945 г. Учитель Кораблина (имя забыл).
Кончилась война. Дети войны. 1946 г. Многие острижены. Скарлатина. 2 класс. Учительница – Мария Дмитриевна. Крестиком отмечена моя жена Риточка Фингер.
Случай в метро
Москва, война, тепло внизу в метро.
Толпа людей в заботах и полуголодных.
Средь них мальчишка в стареньком пальто
Переминается – эх, неудобно в валенках огромных.
Петлей на шее на шнурках коньки висят,
Размера те ботиночки на взгляд 48-го.
Размер ноги 36-й, ну, что с мальчишки взять,
Да вот и поезд подошел, да вот и время полвосьмого.
Как поршнем из туннеля воздух вытолкнут – и вот
В носу особый запах стали и резины,
Откроются вагонов двери, и толпа войдет,
Места позанимать спешат, не люди, а машины.
Вот он подходит, головной вагон,
Из репродуктора названье остановки раздается,
Водитель на перрон выходит – мальчик так смешон,
Что, глядя на меня, задорно-радостно смеется.
Ну, и видок – ушанка трепаная набекрень,
Веснушки все лицо покрыли просом,
Нелепая одежда – ну, понятно, зимний день,
Пытливые глаза всегда с вопросом.
И вот невероятное случилось вдруг,
Водитель мне рукой махнул: «Садись скорее!»,
Не дожидаясь повторенья, я нырнул
В кабину, поперхнувшись с изумленья.
Там мне сказали, чтобы тихо я сидел.
На станциях я должен пригибаться к полу.
Поверить я своим глазам не смел,
Что так случиться может, ну, ей Богу.
Сигнал, флажком отмашка, и в туннель,
В ту черную трубу рванулся поезд рьяно,
И вдруг закончилась дневная канитель,
Стальные рельсы пожирали светом фары.
На каждой станции послушно к полу пригибался я,
Чтобы водителей не подвести, в дугу сгибался,
Казалось мне, что поездом летящим управлял тогда,
И я с волнением едва справлялся.
Спасибо дорогие, низкие поклоны вам!
Ведь вас давно на свете этом нету,
И через 64-ре так признателен я вам,
Своих воспоминаний не отдам я в Лету.
Но вот закончились те приключенья. Стоп.
Объявлен «Парк культуры», до свиданья.
Теперь каток, на валенки ботинки, всё – готов,
И на норвежках я скольжу, скольжу в воспоминаньях.
Ах, сколько сбитых девочек, своеобразное признание в любви,
Ах, сколько синяков, набитых шишек,
На льду сияющем, лед лихо резали коньки,
Малыш сбивал без счета девочек-малышек.
Воспоминания. Воспоминаний тех пчелиный рой
Влетает в голову, ее в волненьи кружит.
Тот, кто в кабину посадил меня, герой.
Его ведь посадить могли, такой он Сталину не нужен.
Таких, как я, десятилеток в те года расстреливали иногда,
Когда сболтнул мальчишка, что не надо,
Могли причислить к террористам, и тогда
Прощай, родители, такая вот была награда.
Теперь, когда в метро стою я на перроне,
У головы у поезда, как много лет назад,
С волненьем вспоминаю ту поездку в головном вагоне,
Как будто снова я смотрю в глаза водителей-ребят.
Они ведь понимали, что затронула война,
Малышку-безотцовщину затронула немало,
И наградить теплом хотелось им меня,
Им повезло в тот раз – цыганка им беду не нагадала.
Тех молодых ребят израненных, вернувшихся с войны,
Ушедших в темноту метро трудиться.
Всегда я вспоминаю с благодарностью, не утаю слезы,
Ведь это время счастья никогда не возвратится.
08.03.2010
Сон
Бегу я в прошлое назад, стараюсь побыстрей,
Размахивая по пути руками, как ребенок.
Хочу я в прошлом оказаться поскорей,
Смотрю – ну, вот оно, в котором вырос я с пеленок.
Военные года: мой милый двор,
Обвешанный поношенной одеждой на веревках.
Там полусонный дворник подметает сор,
Оставленный вчера в бутылочных осколках.
В углу под деревом щелястый древний стол,
За ним вчера играли в карты, пили воры,
А я сидел, смотрел на опохмелку и рассол
И слушал непонятные мне разговоры.
Я ждал, когда же во дворе появятся мои друзья —
Суббота, в школу нам ходить не надо,
Когда ж затеется дневная чехарда,
Где игр не перечесть – душе отрада.
Игр строгий ритуал не соблюдали мы,
Сперва мы в «Штандр» играли до упаду,
Затем от «Палачей и воров» получали синяки,
И руки были синими от беспощадного удара.
Затем, кто денежку имел, тот в «Рассыши»
Лупил о стенку, серебро стирая напопало,
Нужна здесь точность, тут ты не спеши,
Чтобы монетка в столбик денежек попала.
Поднадоест? Тут «Чижик» тут как тут:
Брусочек, заостренный с двух концов, и метками по краю.
Лаптой как дашь – он вверх, мой друг,
И вот соседское окно он от стекла освобождает.
А «классиками» поисчерчен весь асфальт.
В московских школах мел уворовали.
Девчонки прыгают на ножке на одной – отпад!
Hy, что такое отдых, мы не знали.
А прыгалка крест-накрест – красота!
Прихлоп, притоп, через одну иль через двое.
Как мячики резиновые отпружинивают, чудеса,
Подпрыгивают, ловят миг, и от веревки, чтобы снова.
Затем на пару километров стрелки по стенам —
Здесь в «казаки-разбойники» играют.
Приходит время кушать. По домам!
Родители чего-то в играх ничего не понимают.
Затем я на Тверской газеты и поштучно папиросы продавал,
Которые с шести утра добыл, как – сам не знаю.
За ними в очереди я длиннющей отстоял,
От утреннего холода или дождя страдая.
Зато венец моей торговли и трудов – велосипед,
А ну-ка, махану за двадцать, да на водное «Динамо».
Почищу лодочки, да погребу веслом: «Привет!»
Ну, затрудился я совсем и позабыл, а как же мама?
Темнеет. Мама вся в слезах на подоконнике, и ждет:
«Эх, всыпать бы сыночку дорогому!»
А вместо этого, когда домой придет,
Ну, легкую пощечину отвесит, как чужому.
А вечер, вечер… Мне 11 годков почти.
В «садовника» мы с девочками поиграем
Или в «колечко» – тоже по пути,
Какое-то влеченье просыпалось, а какое? Мы не знали.
Темнеет. На окне трофейный патефон,
Скрипя иголкой, танго он играет,
Там вперемешку взрослые и дети – не кончайся, сон,
Вдруг ты не повторишься? Так бывает.
О, дорогое детство – недосып и недоед,
Меня ты солнышком во сне на старости встречаешь.
Уж 76-й пошел, прошло так много лет,
О, сон, как я признателен тебе, ты сам не знаешь.
Старею потихоньку, но когда-нибудь тогда
Закончится моя зависимость от тела, знаю.
Свободной птицей в детство полетит моя душа,
В те времена, где счастлив был, где солнышко сияет.
И там, вот в этом-то дворе, как в прошлые года,
Друзей из детства незабвенных дней я повстречаю,
И снова, как при жизни, как всегда,
Я игры детские любимые, мной не забытые, переиграю.
26.12.2009
Московские окна
Москвичам
Смеркается. Смотрю – зажглось московское окно,
Внезапно теплым светом абажура облитое.
За ним когда-то детство нежное мое прошло
И вдруг сейчас махнуло крылышком мне снова.
Москва моя, Москва шестидесятых,
Москва ушедших вдаль щемящих лет,
Наивная и милая Москва людей невиноватых,
Она из прошлого передает моей душе привет.
Та, по утрам умытая машинами Москва,
Тверская с липами к шести вся чистотой сверкает,
Перекликаются, спеша, на тротуарах голоса,
И стайки школьников синичками туда-сюда летают.
О, Детство милое, неповторимое, ушедшее давно,
Тебя в окне московском наяву как будто вижу,
Я слышу голос мамы, что кричит в окно:
«Ты где пропал, пострел! Слезай сейчас же с крыши!»
Быть может, через грусть дождя его увижу вновь:
Появится лицо мальчишки в зеркале былого,
И заволнуется в воспоминаньях кровь,
И возвратит из прошлого картины времени иного.
Какое тайное движение в душе моей
Вдруг вырвалось, и вверх к окошку подлетает
В волнительном желанье встретиться скорей
С тем детством, что ушло, куда – никто не знает
И после затяжной зимы приходит, наконец, весна.
И мимо окон проходя, глаза наверх я поднимаю.
Тогда я вижу, как моя невеста у окна
Воздушным поцелуем каждый день меня встречает.
А за весной приходит лето, осень и опять зима,
Там за окном стоит старушка в радости, печали —
Моя любимая и верная подруга и жена,
С которой прожили мы жизнь, других не огорчая.
Теперь уже никто не бросит взгляд в окно
С тем абажуром – тем, который с теплым светом.
Другие люди там живут давным-давно,
Да обогреет их Господь любовью и приветом.
«Московских окон негасимый свет»,
В моей душе пребудешь ты от юности до смерти,
Со склона моего я буду посылать тебе привет,
Пока не кончатся мои земные круговерти.
Я в разных городах и странах побывал не раз,
Но ни в одном окне ни разу не приметил
Тех с детства моего московских добрых глаз,
Которыми Господь так много москвичей приветил.
Как жалко, но ведь надо уходить когда-то в путь,
В тот дальний путь, который в дымке тает,
Тот, из которого, возможно, мне не заглянуть
В те окна дорогие. А ведь может, загляну, кто знает.
07.09.2009
Дворик детства
О детства милая пора, которая не возвратится,
Она ушла и не вернется никогда.
Ну, хоть во сне мне снова очутиться
Средь ребятишек нашего двора.
Хотя б во сне зайти мне в дворик детства,
Воспоминаньями, мой дорогой, к тебе прильну.
Взамен семидесяти пяти, тяжелого наследства,
Вприпрыжку я туда мальчишкой побегу.
И вот случился сон из детских книжек,
Но почему-то он немилосерден и суров,
В том дворике уж нет девчонок и мальчишек
А вместо них я вижу в детство впавших стариков.
19.09. 2010 Фото 1936 г. Мой брат и я. Мне два года.
Филипповская булочная
Ровесникам
Как же хочется вернуться мне обратно
В тот далекий год сорок второй,
На Тверской в «Филипповской» вдруг оказаться,
Что семье моей была кормилицей родной.
Этот магазин построен был купцами,
Он «серебряного века» роскоши пример,
По стенам расписан мастерами,
Гениальности которых это не предел.
Потолки в лепнине, статуи и вазы,
Стилей смесь – барокко и ампир,
В том «серебряном» когда-то начинаясь,
Был построен булочная-магазин.
Трюфеля, конфеты Лондона, Парижа,
Монпансье и торты от «Дюрра»,
Кофе колумбийский и «Буше» воздушный,
А «эклер», «Наполеон» – как радовалась детвора.
Потолок, искусство – хоть в музеи,
И орнамент в золоте виньеток – только и всего,
А внизу теперь прилавок грязный – хлеба крошки,
Бублики засохшие на связке, больше ничего.
Пять утра – вся очередь на улице тиха,
Ждут, когда с Кремлевской шесть пробьют,
По пятьсот на взрослого и триста на ребенка
Через час по продуктовой карточке дадут.
Хлеб величиной с кирпич, два килограмма весом,
Нет пшеницы, он наполнен кукурузой и водой.
Под прилавком мальчик восьмилетний
Ждет упавшей крошки хлебушка одной.
На весах на грязных с птичьими клювами
Гири проржавелые рядком стоят,
Сзади продавщицы черными хлебами
Через час голодных женщин оделят.
Очередь такая же, как мать моя,
Только косточки, обтянутые кожей,
Смирненько стоят и ждут пайка,
Уж и на людей почти что не похожи.
Там старушки с таксами, и в шляпках ждут,
Веком недобитые и тишайшие интеллигенты,
Таксы, растолстевшие, с бельмами рядышком стоят,
И в одышке ждут открытия дверей момента.
Через много лет я понял, почему
Те собачки безобразно растолстели,
Им старушки отдавали часть пайка,
Ну, а сами-то не доедали и худели.
Сталин их мужей загнал в концлагеря,
Сыновья на фронте воевали.
И собачки для старушек были, как дитя,
Их от них чекисты, к счастью, не забрали.
Форма отвечает часто содержанью,
Но бывает вовсе и наоборот.
В данном случае ну, ничего не совпадало,
Роскошь по стенам и наверху,
внизу – изголодавшийся народ.
Часика так через три, через четыре,
При терпенье, при таких вот чудесах,
Двести граммов, слепленных из крошек,
Хлебушка оказывалось у меня в руках.
Этот пир – из всех пиров на свете,
Ну, какие там «эклеры» и «буше»,
Этот круглый и заветный хлебный шарик
Рай дарил – и телу, и моей душе.
Вот семьдесят прошло, я снова на пороге
Булочной «Филипповской» стою.
И о форме, отвечающей за содержанье,
Ничего теперь не говорю.
Вроде все на месте – живопись, продукты,
Все вокруг разглядываю, не спеша,
Сердце больно сжалось – я не вижу
Под прилавком крошки собирающего малыша.
16.06.2009
Самокат
Ровесникам-москвичам
Ну, как мне сделать самокат,
Что был всегда моей мечтою?
Для взрослых – это так себе пустяк,
А он во сне и наяву стоял передо мною.
Ну, как и где подшипники достать
В тот голод, холод, да война со мною.
Как с самокатом во дворе мне встать
Перед военною оборванною детворою.
И как металл достать, скобу согнуть
И дырки высверлить потом для шпонки.
А доски стырить где – эх, где бы отвернуть,
Ведь это трудно так, как мне в стогу найти иголку.
Эх, доски-доски – легче на луну слетать!
Ведь люди все собрали до последней щепки,
Ведь холод с голодом несовместимы – надо это знать.
Ну, нету способа достать, ну, нет зацепки.
Хотя идея есть, а шкаф на что?
Там стенка задняя с толстенными досками:
Они-то мне важней, чем шкафу, ведь ему-то все равно,
И может, мама не заметит – нет, едва ли…
Они теперь мои – какая красота!
А оси для подшипников – от стула их изымем.
Ну, будет, стол немножечко кривой, то это не беда.
Придется ждать, что мама в гневе вдруг предпримет.
Вот шкаф с дырою позади и стул кривой стоит,
Зато в руках держу подарок небывалый.
А что нам не на чем сидеть – то Бог простит,
Ведь самокат почти в руках, а это уж немало.
А дальше – больше – слесарь не простак.
Пол-литра требует негодник за работу.
А мамин кошелек – он не запросто так.
Ну, одолжу тихонечко – уж не такое преступление – охота.
Эх, самокат, ты весь погряз в грехах, как я.
Ответ за них сторицей получу – я это знаю.
Ах, за сто бед один ответ я получу, друзья,
Ну, а пока до самоката руки мамы не достали.
Волшебный грохот – повторись на мостовой.
Когда подшипник на асфальте искры выбивает.
Сладчайший звук шопеновский разлился надо мной.
Уж голова седа – а звук меня не оставляет.
Не нужен мне «Порше», судьбою я богат.
О, время, смилуйся и возврати меня в былое.
Отдай мне мой лЛюбимый Самокат назад.
Клянусь, я ничего не попрошу до моего предела боле.