Избранное
Шрифт:
— Знаете, что поэтический класс уже открыт? — спросил он.
Мне и здесь хорошо, подумал учитель, что я забыл в поэтическом классе? И что ты, сопляк, забыл там? Мальчик, на вид ему было не больше четырнадцати, покрутился на одной ножке, потом, не в силах больше выносить тишину, повисшую в коридоре (тишину учителя), сказал:
— А я вас видел вчера вечером.
— Меня?
— На Балу Крысы. У вас не было маскарадного костюма, а у меня был.
— Ты? Почему? Когда это?
— Я еще громко окликнул вас по имени.
— Не знаю. Я ничего не слышал.
— Правда не слышали? Я еще дернул вас за
— Зачем?
— Я позвал вас старушечьим голосом. Не помните? Я был одет коричневым пастором.
Карлик? Пастор? Там их было полным-полно. Учитель снова опустился на ступеньки и закурил.
— И вы ни разу не танцевали. За весь вечер.
— Да.
— Людей было много, да? Но это все были нехорошие люди.
У него был западнофламандский акцент, из окрестностей Тилта. Он говорил очень быстро, будто темпом своей речи хотел воспроизвести темп вчерашнего вечера. Нет. Бал получился так себе, в прошлом году было куда шикарнее (можно подумать, что он ходит туда каждый год), и брюссельцев там было мало, и лишь немногие придерживались в своих костюмах заданной темы, а на будущий год тема уже определена — «Мир Джеймса Энсора» [22] .
22
Джеймс Энсор (1860–1949) — бельгийский художник, график; от реализма первых полотен перешел к гротескному экспрессионизму, сатире и трагической иронии. Особую известность приобрел его цикл «Маски».
— А что за тема была в этом году?
— А разве вы не поняли? «Индийская компания» [23] . Все женщины намазались коричневой краской, а на мужчинах были белые парики…
— Вот и хорошо, — сказал учитель.
Каждое мгновение, тоже слишком рано, мог появиться Директор. Учитель поднялся.
— У вас нет ключа? — спросил мальчик.
— Нет.
Учитель громко прочел:
— А-ле-си-а.
— Что, менеер?
— А-ле-си-а. Латинское название Парижа.
23
Имеется в виду Ост-Индская компания (1602–1798), созданная в Нидерландах для торговли с Юго-Восточной Азией и Дальним Востоком; она сыграла решающую роль в колонизации Индонезии, которая до 1949 года называлась Нидерландской Ост-Индией.
Мальчик снова улыбнулся, это была угрюмая и вместе с тем вызывающая ухмылка, которая делала его старше, своим осколком он накарябал «н» после последнего «а». Я должен запретить ему это, подумал учитель, слово, написанное четкими заглавными буквами, — возмутительное, красно-кирпичное, бессмысленное, повисло рядом с дверью в класс, и маленький рисовальщик, стоя рядом с ним, вызывающе ждал, когда учитель разгадает его замысел, узнает его. Самое большее — ему было тринадцать.
— Здесь у тебя ошибка, — сказал учитель.
— Слово не дописано, — ответил мальчик, но учитель, пропустив это мимо ушей, пояснил, что нужно писать: «Але-ззз-ан», надеясь тем презрением, с каким он произнес «з», выразить следующее: «Если ты, сопляк, посещаешь балы, где входной билет стоит сто пятьдесят франков, и болтаешься там целую ночь, то уж наверняка ходишь и на скачки, так вот, хам ты эдакий, читал бы получше афиши и научился правильно писать слово Алезан», — и он подумал: «Что за чудесное слово, в нем — вся атмосфера, букмекеры, быстрый цокот копыт в солнечный полдень на ипподроме Терменского дворца».
— Я еще не закончил, — сказал мальчик, а тот, другой, сложивший с себя полномочия взрослого и учителя, подумал: «Что со мной происходит?» — и направился к тощему тринадцатилетнему человечку, говоря на ходу:
— Что? Что?
— Это действительно имя, но слово еще не дописано до конца. Я еще не доделал.
(Я еще не закончил, понял учитель.)
— Алесандра, — сказал мальчик и не изменил слово, но изменил ту роль, которую только что присвоил себе учитель.
— Вы слышите, я вас вчера видел, вы все время сидели возле нее. И ни разу с ней не танцевали.
— Как? (Бессилие, учитель с мокрой тряпкой у доски, никто его не слушает.)
Мальчик сделал вид, будто хочет дописать слово, но потом раздумал и сказал:
— Ее зовут Алесандра.
Разве не нужно второго «с», а может, все-таки — «Але-кс-андра»? Снаружи бренчали ведра, урны, молочные бидоны. Игровую площадку оккупировала армия пожилых женщин, пришедших убирать классы.
— Не знаю никакой Алесандры, — сказал учитель нетерпеливо. — Впрочем, тебе-то какая разница? Слышишь ты? Мне нет до этого никакого дела.
Его голос прозвучал жалко, однотонно.
— Но… в таком случае…
Мальчик потер лоб красным пальцем, он начал плести паутину, чтобы опутать ею учителя, он приготовился к нападению, это было очевидно, и учитель возмущенно сказал:
— Я не знал, что ее зовут Алесандра. Я видел ее всего лишь раз. Первый и последний раз, вчера вечером.
На нем были черные джинсы, несмотря на запрет Директора носить одежду «американских портовых рабочих». Его прямые волосы прикрывали уши, черты бледного лица были неправильными. Пока снаружи, словно в рыбном ряду, кричали тетки, таща свои ведра через игровую площадку, мальчик сообщил, что Алесандра живет в Алмаутском замке, возле Хейкегема.
— А мне-то какое дело? — сказал учитель.
— Я думал, что вам интересно.
— Ну ладно, — учитель повернулся. — Она там сейчас?
Мальчик пожал плечами:
— Где же ей еще быть?
Позднее учитель уже не мог вспомнить, кто из них первым придумал и предложил немедленно отправиться в Алмаут, кто первым понял, что другой без всяких возражений последует за ним; не через несколько дней, после уроков, а сейчас, немедленно, прежде чем явятся уборщицы, прежде чем начнутся занятия. Скорей всего, это был мальчик, который швырнул на землю свой камешек и крикнул:
— Заметано!
— Решено, хотел ты сказать, — педантично поправил его учитель.
— Решено, — повторил мальчик. На улице он засунул руки в карманы. Весь из себя независимый.
В ровном склизко-белом солнечном свете они пересекли игровую площадку. Тетки разом замолчали и, опершись на швабры, проводили их многозначительными взглядами. Привратник в арке у входа козырнул слишком дружелюбно, слишком подобострастно; он хотел было задержать мальчика, но увидел, что тот при учителе, и известил об этом всех (Директора?) в привратницкой.