Избранное

Машраб Бабарахим

* * *

С тьмою бедствий меня сдружила, горе мне принесла печаль, — Как же мне не стенать уныло, если так тяжела печаль! Но избавишься ли от скверен, если выпал тяжелый рок? Сколь я ни был и добр и верен, мне ответом была печаль. Сколько рушилось бед-напастей что ни час на меня с небес! И рожденному для несчастий счастье застила мгла-печаль. В чуждом граде, в лихих утратах от собратьев я отрешен: Всех друзей во врагов заклятых переделать смогла печаль! Сотней тысяч бедствий упрямо меня мучил мой грозный рок, Прогнала меня, как Адхама, от людского тепла печаль. Что ни ем, что ни пью — отрава, тряпки савана — мой наряд, Девяти небесам неправо меня мучить дала печаль. Муки с бедами — вперемешку, без участья сгорел Машраб, И друзьям и врагам в насмешку мне дала долю зла печаль.

* * *

На меня взглянула мило искрометным взглядом дева, А потом, увы, томила мое сердце ядом дева. Стрелы бедствий каждый день я чуял страждущей душою, Но не слала исцеленья, а гнела разладом дева. Лик укрыв за пеленою, как свеча, она горела, — Сколько праведных душою отравила чадом дева! Мучит, губит и не сгладит состраданьем мои муки, А с соперниками ладит очень добрым ладом дева! В небе — солнце ли с луною или жар моих стенаний, Или гнев свой надо мною мечет звездопадом дева? Нет, не звезды то, конечно, загорелись в горней выси, — То, светясь красою млечной, жемчуг сыплет градом дева. Райский сад пылает ало, от огня любви сгорая, — То красою запылала с гуриями рядом дева. Соловьем стенаешь рьяно ты, Машраб, в саду свиданья, — Дарит в кущах Индустана сладость всем усладам дева.

* * *

Локон твой — благовонье ночи, дух души моей страстной, дева, Светят ярче звезд твои очи, лунный лик твой прекрасный, дева. Твои губы — рубин багряный, лик твой ярче розы румяной, Каждый смертный — слуга твой рьяный, твой невольник безгласный, дева. Лик твой — яркой розы алее, зубки — всех жемчугов белее, Стан твой, брови — их нет милее, светоч солнца мой ясный, дева. Лишь увидев твой лик чудесный, сгинул в небыли я безвестной, Я томился в темнице тесной — ты была безучастной, дева! Твой Машраб на тебя лишь глянет — сахар уст твоих к неге манит, Сразу легче на сердце станет мне с тобой, сладкогласной, дева!

* * *

Как мне жить на чужбине без любимой моей? Жизни нет и в помине, что ни миг — все трудней. Знавший радость и муки вам всегда подтвердит: Повторенье науки — ключ к познаниям в ней. Мир в скитаньях горючих весь пройдя, я познал: Нету роз без колючек, кто красив — тот и злей. У страдавших душою я спросил и узнал: Кто другим сделал злое — сам во власти скорбей. Не казни же, терзая мукой сердце мое, — Проглядел все глаза я, от тебя ждя вестей. Знавший жгучие слезы радость в жизни найдет: Не остался без розы ни один соловей. Жизнь не знает пощады к тем, кто ищет свой клад: Где сокровища-клады — там пристанище змей. Я любимой навстречу, мучась сердцем, бреду, А негаданно встречу — глядь, соперники с ней. О Машраб, где участье твоих верных друзей? И не жди в жизни счастья без любимой своей!

* * *

Ты меня всегда гнела, верности твоей не знал я, Мне подобной жертвы зла меж земных людей не знал я. Я, на путь любви ступив, претерпел одни лишь муки, Жребий мой несправедлив, и несчастья злей не знал я. Нет, о лекарь, ты не спорь: видно, мне дружить с недугом, — Жилу жизни съела хворь, — как мне сладить с ней, — не знал я. Каждый богохульник лих — спесь свою, гордыню холит, А нехитрых и незлых меж святош-ханжей не знал я. Мне от вихря бед невмочь в этом злобном, старом мире, А готовых мне помочь преданных друзей не знал я. И когда, больной, я слег и не чаял исцелиться, Кто б молитвой мне помог, — хоть весь век болей, — не знал я. Мне плутаний не минуть, — так назначено мне роком, — Кто бы мне в блужданьях путь указал верней, — не знал я. И с израненной душой я к кому ни обращался, Кто ж помог? В судьбе лихой помощи ничьей не знал я. Сломлен, с мукой лишь знаком, я ни в чем не знал отрады, Ничего в саду мирском, кроме бед-скорбей, не знал я. И покинул мир Машраб, следуя стезей Адхама, Я, сраженный злом, ослаб — радостных вестей не знал я.

* * *

Вид явился мне странный: будто вспыхнул закат, Образ в нем прямостанный — словно пери, крылат. То — свет лика любимой иль пылает весь мир? Весь пустырь непрозримый стал цвести, словно сад. То ее ветер ли мчится, мне смятеньем грозя? Нет, то пыл чаровницы жаром страсти чреват. Если злой ее власти меня любо казнить, Сам себя же на части рвать пред нею я рад! Пестроцветье пригоже в ее вешней красе, — Да не тронет, о боже, ее тлен-листопад! Сколько лет я уныло — снег ли, дождь — жду тебя, — Чаровница забыла, что я мукой объят. Путь ищи справедливый, — жизнь уходит, Машраб, Чужд дороге счастливой пленник доли утрат.

* * *

Ссорой, шумной и кричащей, бедствие сюда приходит, Как к овце кинжал разящий, и ко мне беда приходит. Острие меча-булата глянуло в руке у ката, Мне готовится расплата: меч остер — страда приходит. Я уйду с моей тоскою, боль души не успокою, Зато с пери колдовскою мне побыть чреда приходит! С жизнью я прощусь своею, хоть и миг, а буду с нею, — Что же мне, как и злодею, кара, столь худа, приходит? Зла твоя, Машраб, судьбина, но не плачь же — в чем причина: К любящему смерть-кончина вовремя всегда приходит!

* * *

Один, не на пиру твоем, страдалец твой скорбит, рыдая, — Так мотылек горит огнем — свеча горит, навзрыд рыдая. О кравчий, дай мне для утех вина — утешь мои стенанья, А то я на виду у всех, весь кровью слез омыт, рыдаю. Мой пыл сожжет всю ночь разлук, тьму обжигая жаром молний, В огне моих сердечных мук весь небосвод горит, рыдая. В пустыне бед, не чуя ног, среди язвящих жал влачусь я, О, у любимой нрав жесток, — бреду я, от обид рыдая. Пусть не узнает, не поймет никто моей сердечной муки, — Хоть и сожжен страданьем рот, а сердце боль таит, рыдая. Твой нежный кипарис поник, Машраб, в слезах от козней рока, — Теперь порвать и воротник души тебе не в стыд, рыдая.

* * *

Гнет моей нелегкой доли сердце мучит мне недаром: Грудь мне в клочья рвет до боли, душу жжет терзаньем ярым. Горестей разлуки жало грудь язвит, теснит дыханье, Тело жжет, с землей сравняло плоть мою одним ударом. Сам скитаньем жизнь я рушу, пью я чашу горькой доли, Любо было мучить душу колдовского взора чарам! Как безумец, я затравлен, чем я виноват — не знаю, И за страсть к тебе ославлен я по всем земным базарам! И со всех сторон слетели в раненое сердце муки, Словно сердце в бедном теле — склад всем бедам и всем карам. День и ночь терплю лишенья я, Машраб, без передышки, И за эти прегрешенья жгут мне сердце новым жаром!

* * *

Не видать бы мне на лике белом родинок прекрасных никогда, Не были б моим лихим уделом сотни мук злосчастных никогда! Страсть едва вздохнет — и гонит ветер из чертога веры скверну бед, — Пусть не норовит никто на свете пить вино бесстрастных никогда. Птица Рух вот-вот сюда нагрянет, в Намангане в небо воспарив, — Родинки твои да не приманят крыл ее опасных никогда! Стоит лишь любимой покоситься — вмиг сгорят и тело и душа, — Пусть со мной ни разу не случится бедствий столь несчастных никогда! От невзгод лихой моей разлуки жизнь из тела вся исходит прочь, — О, не знать бы мне жестокой муки бед моих ужасных никогда! Жизнь отнимет пусть своей рукою, но огнем печалей не клеймит, — Не лишать бы ей так зло покоя жертв своих безгласных никогда. Быть рабом любимой для Машраба — благо: всей душой служи, цени, Чтоб она тебя не прогнала бы из толпы подвластных никогда!