Избранное
Шрифт:
– …если бы нас не убили? Нам нет и тридцати… Что стало бы с нами? Мне еще столько хочется сделать…
Пока наконец он, обливаясь потом, тоже не зашептал прямо в лицо Берналю:
– …все пойдет по-старому, понял? Будет всходить солнце, будут рождаться мальчишки, хотя и ты и я будем трупами, понял?
Мужчины выпустили друг друга из жестких объятий. Берналь рухнул на пол, а он шагнул к двери, приняв решение: дать Сагалю фальшивые сведения, попытаться спасти жизнь яки, предоставить Берналя его собственной судьбе.
Когда капрал, мурлыча себе что-то под нос, вел его к полковнику, он чувствовал, как поднимается
– Вам будет трудновато одурачить нас,- оскалился в своей вечной улыбке полковник Сагаль.- Мы тут же вышлем два отряда проверить - так ли вы говорите или нет. А если нас атакуют с другой стороны, вам придется отправиться прямиком на тот свет с мыслью, что вы выиграли несколько часов жизни» но ценой своей чести.
Сагаль вытянул ноги в носках и пошевелил пальцами. Сапоги - уставшие, без шпор - стояли на столе.
– А яки?
– О нем разговора не было. Да, ночь что-то затянулась. Зачем тешить бедняг мечтой о новом рассвете? Капрал Паян!… Давайте-ка отправим тех пленных в лучший мир. Возьмите их из камеры и отведите туда, в патио.
– Яки не может идти,- заметил капрал.
– Дайте ему марихуаны,- осклабился Сагаль.- Да притащите на носилках, а там прислоните как-нибудь к стенке.
Что видели Тобиас и Гонсало Берналь? То же самое, что и капитан, хотя он стоял над ними, рядом с Сагалем, на плоской крыше муниципалитета. Там, внизу, пронесли яки на носилках; прошел, опустив голову, Берналь - обоих поставили у стены между двух керосиновых ламп.
В эту ночь запаздывала утренняя заря. Не вырвала из тьмы силуэты гор и красноватая вспышка громкого ружейного залпа - Берналь едва успел дотронуться рукой до плеча яки. Тобиас так и остался прислоненным к стене - носилки не дали ему упасть. Лампы освещали его лицо, изуродованное пулями, и ноги убитого Гонсало Берналя, по которым текли струйки крови.
– Вот вам ваши покойнички,- сказал Сагаль.
Его слова покрыл оружейный залп, далекий и дружный, к которому тотчас присоединился хриплый голос пушки - угол муниципалитета рухнул. Панические крики вильистов донеслись до плоской белой кровли, где дико взревел Сагаль:
– Уже пришли?! Догнали нас?! Карранкланы?!
И в этот же миг пленник сбил полковника с ног и схватил - вдруг обретшей силу рукой - его кобуру. Пальцы ощутили холод металла. Он приставил револьвер к спине Сагаля, а здоровой рукой стиснул шею полковника и прижал его голову к крыше - от напряжения побелели скулы, на губах выступила пена. Взглянув за карниз, он увидел, что внизу, в просторном патио, где свершилась казнь, царит паника. Солдаты карательного взвода бежали, опрокинув керосиновые лампы, топча тела Тобиаса и Берналя. По всей деревне Пералес слышались разрывы снарядов и выстрелы вперемешку с воплями, треском пылавших построек, цокотом копыт и конским ржанием. Но вот вильисты снова показались в патио, застегивая рубахи, затягивая ремни. В свете факелов бронзой отсвечивали лица, пуговицы, пряжки. Руки хватали ружья и патронташи. Быстро распахнулись двери конюшни; солдаты вывели ржущих коней, оседлали их и выскочили в открытые ворота. Несколько отставших всадников бросились вслед за отрядом, и патио опустел. Остались только трупы Берналя и яки. И две разбитые керосиновые лампы. Вопли удалялись в сторону атаковавшего неприятеля. Пленный отпустил Сагаля. Полковник поднялся на колени, откашлялся, потер посиневшую шею. И прохрипел с трудом:
– Не сдаваться! Я здесь!
Утро приподняло наконец свое голубое веко над равниной.
Шум сражения удалялся. По улицам навстречу врагу скакали вильисты. Их белые рубахи окрашивались в синее. Из патио не доносилось ни звука. Сагаль встал на ноги и начал расстегивать свой сероватый китель, чтобы обнажить грудь. Капитан шагнул к нему с револьвером в руке.
– Мои условия остаются в силе,- бесстрастно сказал он полковнику.
– Пойдем вниз,- сказал Сагаль, опуская руки.
В комнате Сагаль вынул «кольт» из ящика стола.
И они, оба вооруженные, пошли через холодный коридор в патио. Определили середину четырехугольного двора. Полковник оттолкнул ногой голову Берналя. Капитан отшвырнул в сторону керосиновые лампы.
Они разошлись по своим углам. Затем начали сближаться.
Сагаль выстрелил первым - пуля еще раз пробила голову яки Тобиаса, выстрелил и замедлил шаги; его черные глаза осветились надеждой: капитан наступал, не стреляя. Этот поединок - просто акт чести. Секунда, две, три… Надежда перерастала в уверенность, что противник оценит его мужество, что оба встретятся на середине патио без второго выстрела. Оба остановились посреди патио.
Улыбка снова раздвинула губы полковника. Капитан перешагнул невидимую линию. Сагаль, сверкнув зубами, дружески махнул рукой, но в это мгновение два - один за другим - выстрела в живот переломили его пополам, бросили наземь, к ногам Круса. Тот уронил револьвер на потный затылок полковника и продолжал стоять неподвижно, тихо.
Ветер с равнины шевелил жесткие завитки на лбу, рваные полы пропотевшего кителя, обрывки завязок на кожаных крагах. Пятидневная бородка вилась по щекам, зеленые глаза под густыми ресницами влажно блестели.
Он стоит, одинокий герой, на поле боя среди мертвецов. Стоит, окруженный безмолвием, а где-то за деревней кипит сражение под дробный бой барабанов.
Он опустил взгляд. Мертвая рука полковника Сагаля тянулась к мертвой голове Гонсало. Яки сидел у стены, тяжело вдавливаясь спиной в брезент носилок.
Он нагнулся и закрыл полковнику глаза. Затем быстро выпрямился и полной грудью вдохнул воздух, охваченный желанием кого-нибудь увидеть, поблагодарить, воздать за вновь обретенную жизнь и свободу. Но он был один. Ни друзей. Ни свидетелей. Глухое рычание слилось с далеким разрывом шрапнели.
«Я свободен, я свободен».
Он прижал кулаки к желудку, и лицо его исказилось от боли. Поднял глаза вверх и наконец увидел то, что видят приговоренные к казни на рассвете: далекую цепь гор, белесое небо, кирпичные стены патио. Услышал то, что слышат приговоренные к казни на рассвете: голоса невидимых птиц, крик голодного ребенка, стук молотка какого-то деревенского труженика, странно звучащий на фоне монотонного, теряющегося вдали погрохатывания пушек и ружейной пальбы где-то сзади. Безвестный молоток, заглушавший выстрелы, вселял уверенность в том, что и после битв, смертей и побед солнце снова будет светить, всегда…