Избранное
Шрифт:
– Я готова. Он посмотрел через плечо - она выходила из спальни,
вдевая серьги в уши, поправляя рукой гладкие волосы цвета меда. Он протянул ей приготовленное виски, она сделала маленький глоток, поморщилась и села в красное кресло, закинула ногу на ногу и поднесла бокал к глазам. Он повторил ее жест и улыбнулся; она смахнула пылинку с отворота своего черного платья. Клавесин, сопровождаемый скрипками, вел основной мотив в музыкальном нисхождении: он воспринимал это нисхождение как спуск с высоты, а не как движение вперед,- легкий, неуловимый спуск, который, закончившись на земле, превращался в ликующий контрапункт низких и
– Лаура… Она погрозила пальцем, и оба продолжали слушать; она -
сидя с бокалом в руках, он - стоя, вращая вокруг оси астрономический глобус. Иногда он придерживал глобус, чтобы рассмотреть фигуры, намеченные серебряным пунктиром над условным контуром созвездий; Единорог, Щит, Гончие Псы, Рыбы, Жертвенник, Центавр.
Игла заскользила по умолкшему диску; он подошел к проигрывателю, остановил пластинку, отвел звукосниматель.
– У тебя хорошая квартира.
– Да. Очень мила. Только не удалось разместить здесь все вещи.
– Хорошая квартира.
– Пришлось снять помещение для лишней мебели.
– Если бы ты хотела, ты могла бы…
– Спасибо,- сказала она смеясь.- Если бы я только этого и хотела: жить в большом доме, я бы из него не уехала.
– Хочешь еще послушать музыку или пойдем?
– Сначала допьем.
Они как- то остановились у одной картины; она сказала, что картина ей очень нравится и что она часто приходит посмотреть на нее, потому что эти замершие поезда, этот голубой дым, эти огромные сине-охровые дома в глубине, эта ужасная -из железа и мутных стекол - крыша вокзала Сен-Лазар, эти неясные, едва намеченные фигуры, написанные Моне, ей очень нравятся, как и все в этом городе, где детали, пожалуй, не очень красивы, но все вместе неотразимо. Он заметил, что это - мысль, а она засмеялась, ласково погладила его по руке и сказала, что он прав, что ей просто все нравится, все тут нравится, все радует. А несколько лет спустя он снова увидел ту же самую картину, выставленную в салоне Же-де-Пом, и гид-специалист сказал ему, что стоит обратить на нее внимание: за тридцать лет картина стала в четыре раза дороже и оценена теперь в несколько тысяч долларов; стоит обратить внимание.
Он подошел, стал позади Лауры, погладил спинку кресла и положил руки ей на плечи. Она склонила голову набок и потерлась щекой о его пальцы, усмехнулась, чуть подалась вперед и пригубила из бокала. Закрыв глаза, откинула голову назад и, немного посмаковав, проглотила виски.
– Мы могли бы снова съездить туда в будущем году. Не правда ли?
– Да, могли бы.
– Я часто вспоминаю, как мы бродили по улицам.
– Я тоже. Ты никогда не был в Гринвич-Вилледже, а я тебя туда привела.
– Да, могли бы снова съездить.
– Есть какая-то жизненная сила в этом городе. Помнишь? Ты не мог отличить запах реки от запаха моря, когда они доносились вместе. Ты их не различал. Мы шли к Гудзону и закрывали глаза, чтобы их распознать.
Он взял руку Лауры, стал целовать пальцы. Зазвонил телефон. Он шагнул к трубке, поднял ее и услышал голос, повторявший: «Алло… Алло? Лаура?»
Он прикрыл черную трубку рукой и передал Лауре. Она поставила бокал на столик и подошла к телефону.
– Да?
– Лаура, это я, Каталина.
– Да. Как поживаешь?
– Я тебе не помешала?
–
– Ничего, я не отниму у тебя много времени.
– Слушаю.
– Я тебя не задерживаю?
– Нет-нет, пожалуйста.
– Кажется, я сделала глупость. Надо было позвонить тебе.
– Да?
– Да, да. Я должна была купить у тебя софу. Я поняла это только сейчас, когда надо обставлять новый дом. Помнишь ту расшитую софу? Знаешь, она очень подошла бы к моей передней - я купила гобелены, чтобы украсить переднюю, и думаю, что туда может подойти только твоя софа с ручной вышивкой…
– Не уверена. Думаю, там слишком много вышивки.
– Нет, нет, нет. Мои гобелены темного цвета, а твоя софа - светлая. Чудесный контраст.
– Но видишь ли, эту софу я поставила здесь, в квартире.
– Ну не упрямься. У тебя и так слишком много мебели. Ты сама мне сказала, что поставила больше половины в сарай. Говорила ведь, правда?
– Да, но я так обставила комнату, что…
– Все-таки подумай. Когда придешь посмотреть наш дом?
– Когда хочешь.
– Нет-нет, давай договоримся определенно. Назови день - выпьем чашечку чая и поболтаем.
– В пятницу?
– Нет, в пятницу я не могу, лучше в четверг.
– Хорошо, в четверг.
– Но знаешь, без твоей софы пропадет вся передняя. Тогда лучше вообще обойтись без нее, понимаешь? Совсем пропадет. Маленькую квартиру легче обставить. Сама увидишь.
– Значит, в четверг.
– Да, я видела на улице твоего мужа. Он очень любезно со мной поздоровался. Лаура, грех, просто грех, что вы собираетесь разводиться. По-моему, он необычайно красив. И видно, тебя любит. Как же так, Лаура, как же так?
– Это уже дело прошлое.
– Значит, в четверг. Будем одни, наговоримся вдоволь.
– Да, Каталина. До четверга.
– Будь здорова.
Он как- то пригласил ее потанцевать, и они направились через все уставленные пальмами салоны отеля «Плаза» в зал. Он обнял ее, а она сжала большие мужские пальцы и, ощутив тепло его ладони, склонила голову к плечу партнера. Потом чуть отстранилась и глядела на него не отрываясь, так же как и он на нее: прямо в глаза, прямо в глаза друг другу, она -в зеленые, он - в серые. Глядели и глядели, одни в танцевальном зале, наедине с оркестром, игравшим медленный блюз, глядели, обнявшись за талию, сплетя пальцы, медленно кружась, только чуть колыхалась ее юбка с воланами, юбка…
Она положила трубку, посмотрела на него, секунду помедлила. Потом подошла к вышитой софе; провела рукой по спинке и снова посмотрела на него.
– Будь добр, зажги свет. Там, около тебя. Спасибо.
– Она ничего не знает.
Лаура отошла от софы и снова посмотрела на него.
– Нет, так слишком ярко. Я еще не нашла правильного освещения. Одно дело освещать большой дом, а другое…
Она вдруг почувствовала усталость, села на софу, взяла с соседнего столика маленькую книжку в кожаном переплете и стала ее перелистывать. Откинув в сторону копну медовых волос, закрывших половину лица, приблизила страницу к свету лампы и начала тихо читать вслух, высоко подняв брови и скорбно шевеля губами. Прочитала, закрыла книгу и сказала: - Кальдерон де ла Барка,- повторила на память, глядя на него: - Или уже никогда не наступит день счастья? Боже, скажи, для чего сотворил ты цветы, если нельзя насладиться их сладостным запахом, их ароматом…