Избранное
Шрифт:
Стебель, защелка на месте!
Я нахлобучил фуражку на самые глаза и приник к мелким винтикам и
стеклам.
Кто-то, охнув, грузно повалился за моей спиной. Кто-то стонал в
вагоне - должно быть, тяжелораненый... Но я не оборачивался...
– Защелка на месте! Отводка на месте! - выкрикивал я сам себе,
вцепившись в прицел всеми пальцами.
Отводка... Уровень продольный... Поперечный уровень тоже на
мес... Нет! Поперечный не на месте!.. Проклятый
пузырек! Где... твой... пу-зы-рек?!
Разжав пальцы, я отдернул руку от прицела.
– Малюга, Федорчук, сюда!
Я сгреб обоих за плечи и толкнул к орудию.
– Видите? Где пузырек, а? В стороне! Ушел в сторону!
Малюга так и оцепенел, взглянув на едва приметную трубочку с
жидкостью.
Я изо всей силы встряхнул его:
– Видишь ты или ослеп?
– Вижу! - взревел Малюга, вырвавшись от меня. - Вижу! Старый я
дурень! Прицел справный! Это... Да это сама орудия косо стоит!
– Ну да... Ну да... - забормотал Федорчук, озираясь.
– У всего
вагона крен. На правый борт... Сдала правая рессора...
Не теряя времени, Федорчук схватил топор и начал забивать под
осевшее колесо орудия клинья-колобашки...
– Богуш!..
– вдруг закричали бойцы.
– Сюда идет!
Я быстро вскинул бинокль. "Да, приближается... Кончать нас
идет..."
– Стой, собака, стой! Гаубица еще стреляет!
Я прыгнул к орудию. Глянул на уровень:
– Есть, пузырек уже на месте!
Дрожащими пальцами я подкручивал винты, стараясь поймать
бронепоезд в центр пересечения нитей на стеклышке. Я чувствовал теплые
ладони Малюги, помогавшего мне навести орудие. Но дым разрывов то и
дело заслонял от меня приближавшийся бронепоезд.
Богуш бил на ходу из всех четырех орудий.
Я делал наводку по его головной башне.
– Трубу снесло на паровозе! - вдруг крикнул кто-то сзади меня, и
в ту же минуту этот голос слился с другим:
– Башню разворотило у пулеметчиков!
У меня дрогнули руки, прицел сбился, и все заплясало перед
глазами...
Собрав все силы, я снова подступил к орудию.
Нет, чувствую, сдаю... Не поймать мне Богуша в крестик нитей...
Я ухватился за колесо орудия, боясь упасть.
– Товарищи!
– закричал я.
– Помогайте! Песню!
– Песню!
– эхом откликнулись бойцы в вагоне.
И затянули нестройно:
Славное море - священный Байкал...
Но в ту же минуту сквозь неуверенные голоса прорвался сипловатый,
но твердый голос матроса и повел за собой хор:
Славное море - священный Байкал
Славный корабль., броневая...
Вот он, в крестике!
Я дернул за шнур. Выстрел. Пламя. Грохот...
И вдруг - полная тишина. Оборвалась пронзительная, терзающая нота
боя.
Эхо песни покатилось через поля и замерло где-то в лесу...
Бойцы с минуту глядели друг на друга, ошеломленные наступившей
тишиной, не соображая, что произошло.
И вдруг в погоревшей, разбитой снарядами траве, где-то совсем
близко, щелкнул кузнечик. Щелкнул - и пустил трель. Эту трель
подхватил другой, третий, и через минуту шумно, весело, на разные лады
застрекотала вся степь.
Бойцы, словно вдруг пробудившись, толпой бросились к орудию,
спеша заглянуть в чудесное стеклышко.
– Ура-а!.. Победа!
Тут одним прыжком подскочил ко мне Малюга и облапил меня, едва не
задушив своей пышной бородой.
Я, как мог, вырывался.
– Нет, не пущу! - гудел старик. У него были слезы на глазах.
–
Обманывал меня, старого, обманывал, и совести нет... Ты - артиллерист,
командир доскональный. Наш красный офицер!
– Да разве?.. Что ты!.. - Грудь у меня стеснило от радостного
сознания: "Вот и сдал экзамен на красного офицера... Как просто это
получилось: сами солдаты приняли экзамен".
Малюга отступил на шаг и посмотрел на меня с укоризной:
– Не обижай старого человека, командир, признавайся, что ты из
артиллеристов! Да этакой стрельбой мы их всех, злыдней, порушим!
– Ясно, порушим, - сказал я, оправляя на себе гимнастерку. Внутри
меня играла каждая струнка. - На то идем! - И я крепко пожал старику
руку.
– Ну, кажись, теперь поладили... - сказал Федорчук, шумно
вздохнув.
Матрос стоял с рупором наготове и давно уже ждал от меня
приказания.
– Тяжел старик, а все ж таки заправил ты ему мозги под фуражку...
Вперед, что ли?
Матрос закричал в рупор:
– Эй, на паровозе! Вперед, беструбная команда!
x x x
Со скрипом, тяжело переваливаясь с борта на борт и усыпая путь
вывороченными из гнезд болтами, гайками, обломками досок и бревен,
наша "Гандзя" двинулась к башенному бронепоезду.
Мы приближались осторожно, с заряженным и наведенным орудием:
подлый и коварный враг был опасен и в своей агонии.
Подъехали. Мои артиллеристы, железнодорожники и пулеметчики враз,
по команде, выпрыгнули с винтовками из вагонов, оцепили умолкнувший