Избранное
Шрифт:
спрыгнули куда-то вниз. Остальные карабкались по броне.
Я оставил Федора Федоровича и бросился догонять ребят. Добежал до
вагона, взобрался к пушке, где только что стоял Малюга, быстро
огляделся.
– Богуш... Богуш!.. - вдруг понеслись крики из-за вагона.
Я кубарем перекатился через борт и попал в самую гущу бойцов.
Бойцы грозно шумели, потрясая винтовками.
– Стой! Расступись!
Бойцы сжали меня и вытолкнули вперед.
На земле лежал
гвардейскую дорожку. Одна нога его в хромовом сапоге была придавлена
свалившейся с вагона башней.
Я сразу узнал Богуша. Он бессмысленно глядел на людей, - видно,
только что очнулся и не понимал еще, где он.
И вдруг лицо его передернулось гримасой и глаза загорелись дикой
ненавистью: он узнал меня и моих бойцов.
– На помощь! Сюда!
– закричал он исступленно.
Но только слабое эхо отозвалось из пустых башенных вагонов.
Богуш дергал плечом, порываясь вытащить маузер из своей коробки.
– Сдавайтесь, Богуш, - сказал я, оттесняя ребят, которые своими
криками мешали мне говорить.
– Давайте кончать, Богуш. Сдаетесь? Считаю до трех.
– Передушить вас всех...
– Сдаетесь?
– До Киева болтаться будете на телеграфных столбах... До самой
Москвы!
– В последний раз. Сдаетесь?
Вдруг Богуш выхватил маузер и вскинул на меня.
Я пустил ему пулю в лоб из нагана.
– Кончилась твоя измена, собака, - сказал кто-то из бойцов. Голос
был спокойный и строгий.
Маузер я вручил Малюге.
– Это правильно, - сказал старик со смешком в глазах. - Мне и
причитается. За уворованную кочергу.
x x x
Боевой приказ о наступлении был выполнен всеми частями бригады в
точности: наши славные войска отбросили петлюровцев, вышли на
командующие высоты и укрепились.
А наш бронепоезд? Оказалось, что и мы со своей "Гандзей" неплохо
выполнили приказ, хотя и получили его после боя. Нам была поставлена
задача: теснить вражеский бронепоезд, отвлекая его своим огнем от
наступающей пехоты, - ну а мы его уничтожили.
Заключение
На этом я кончаю повесть о "Гандзе", хотя и трудно поставить
точку и отложить перо.
Меня спрашивают: "Где сейчас бойцы "Гандзи", кто из них жив?"
Но лучше бы не спрашивали...
Уж куда я только не обращался: и в Проскуров, и в Киев, и в
Москву. Верите ли, за долгие годы ни одной обнадеживающей весточки...
А потом - гитлеровское нашествие на нашу страну. Великая
всенародная Отечественная война. И всенародные жертвы, миллионы павших
героев, советских людей.
Вернулся я в 1945-м году с фронта - ну какой уж тут разговор о
продолжении поисков! Гражданская война, все ее события отодвинулись
куда-то в давно прошедшую эпоху. И если еще существуют следы "Гандзи",
то распознать их под силу лишь историку, а то и археологу,
восстанавливающему эпохи по черепкам.
Так мне думалось. И вдруг...
Вдруг на пороге моей комнаты - черноморский матрос.
– Извините, вы, - называет меня по фамилии.
Тут моряк подал мне письмо:
– От старшего моего брата, из Одессы. Помните Кришталя? У вас на
бронепоезде служил артиллеристом.
Только прочтя письмо и разговорившись с гостем, я припомнил
Давида Кришталя, нашего артиллериста.
Главный мой хозяин при гаубице, Малюга, случалось, допускал
Кришталя даже к прицельной оптике - и тот не ошибался: выкрикивал
показания прибора без запинки, полным голосом. Да и снаряд посылал
метко.
И все же Малюга не считал Кришталя заправским артиллеристом.
Парень был нрава затейного, уморительно отплясывал чечетку.
Бойцы, захлебываясь от смеха, яростно поощряли танцора:
– Наддай! Швидче... Що швидче!
А Малюга, бывало, поглядит-поглядит исподлобья на мелькающие в
траве носки сапог и выковыривающие пыль каблуки, громко сплюнет и
отойдет прочь.
"Швидкисть в ногах - небогато розума в голови".
Эх, Малюга, Малюга, дремучий был человек!
Послание на множестве листков. Читаю. Ну конечно, бурно
высказанная радость, что оба мы еще живы, что можем встретиться... И
сразу же Кришталь пустился в воспоминания. На листках запестрело:
"А помните - в Жмеринке... в Гнивани... в Браилове... в
Казатине?"
И он выкладывал горы фактов, казалось только что выхваченных из
боя, обжигающих пороховым дымом... А ведь события сорокалетней
давности!
И все это без дневника. Поразительная у человека память...
Но как же он живет теперь, мой бывший артиллерист, веселый
чечеточник? Мне было приятно узнать, что боец "Гандзи" хорошо проявил
себя и на мирном фронте. Рабочий-краснодеревщик, он трудился над
восстановлением пострадавших от войны домов и дворцов Одессы.
"Это замечательно, - написал я Кришталю, - что у вас такая
память. Она может помочь нам в самом трудном - в розыске оставшихся в
живых товарищей. Хорошо, если бы вы подсказали план действий..."