Избранное
Шрифт:
Олег спустился с печки и вышел на улицу. На своем огороде Енька и Мария вскапывали лопатами землю. Олег пошел помогать им вскапывать огород. Земля, сочная, глубокая, разваливалась влажно, как масло. Из глубины ее пахло смолой. Вывернутые вместе с землей черви быстро прятались в свои норы. Солнце село. Пришла прохлада. Работалось тоже легко, споро, только мучительно хотелось есть.
Утро встало солнечное, и слышно было, как в поле по всем лесам поют птицы.
Бабушка стояла над кроватью, смотрела на деда. Она стояла спиной к печке и закрывала собой лицо деда, на которое смотрела молча.
Возле калитки прогромыхали и остановились колеса. Вошел Енька. Он сказал, что бричка готова, пора в больницу. Бабушка обернула к Еньке заплаканное лицо и сказала, что ехать можно. Енька подошел к дедовой кровати, и вся его фигура стала растерянной, будто зашел он совсем не туда, куда собирался. Олег спустился с печки и тоже растерялся. На кровати лежал и смотрел в окно не дед, а другой какой-то человек.
Дед за ночь опал. Отеков не было, и во всем его теле остались одни кости. На костях жилисто голубела кожа. Она голубела ровная, гладкая, без морщинки, словно всегда дед был только таким. Лицо его сделалось детским, нос не круглый, а острый, и на лысом черепе появился легкий пушок.
Дед попытался встать, но не смог. Бабушка подхватила его рукой под спину и помогла сесть.
Дед в чистом нижнем белье. Он сидит и пристально смотрит на всех, словно впервые по-настоящему знакомится с этими людьми. Он силится улыбнуться, но кожа на лице его не улыбается. Бабушка надевает на деда брюки, ботинки, накидывает пальто. Енька и Олег берут деда под мышки, ставят на ноги. Но дедовы ноги не двигаются. Тогда Енька и Олег складывают руки небольшим сиденьицем и несут деда. Дед удивительно легок, в нем нет никакого весу.
Бабушка выходит на крыльцо и стоит, прислонившись к стене. Она смотрит деду вслед и шевелит губами, будто напутствует его. Деда сажают в бричку. Енька взбирается на передок, а Олег устраивается позади кошелки: Олегу страшно сесть рядом с дедом.
— Ну, мать, смотри, — говорит дед из брички. — Помни. — Он говорит это негромким убедительным голосом.
— Помню, отец, помню, — говорит бабушка тоже негромко.
Енька тронул вожжи, бричка не спеша покатилась.
На половине деревни вышла из своего дома Зина.
— Постой-ка, Ень, — сказала Зина.
Енька придержал коня.
Зина подошла к Олегу и спросила:
— Можно, я поеду с вами?
— А куда тебе? — спросил Енька.
— Просто так. Можно, я поеду?
— Садись, — сказал Олег.
Зина села в бричку рядом с дедом.
Солнце светило прохладными неторопливыми лучами. В легком воздухе стояла тишина, хотя и пели повсюду птицы. Над бричкой появилась бабочка. Она плясала над бричкой, сверкая крыльями. Подул ветер, и бабочку отнесло далеко в поле.
— Как не хочется умирать, — сказал дед и посмотрел на Зину. — Не хочется, Зина.
— Вам не холодно? — сказала Зина и поплотнее запахнула на дедовой груди пальто.
— Умирать не хочется, говорю, — сказал дед. — Никогда вроде бы утра такого в жизни не было.
— И у меня тоже, — сказала Зина. — Не было такого утра никогда.
— Еще будет, — сказал дед.
— И хорошо, что такое утро, — сказала Зина.
— Еще будет у тебя утро и не такое, — сказал дед. — Только поймаешь ли ты его?
— Вам не страшно? — сказала Зина.
— Нет. Только жалко. Жалко это очень.
Дед заплакал.
— Не надо, дедушка, — сказал Олег. — Мы ведь в больницу едем. Вылечат там.
— Чего там сделают? — сказал дед спокойно.
— Вылечат, — сказал Олег.
— Еще и не примут, — сказал дед. — Зря только едем. Коня зря маем.
Конь шел тяжело и оглядывался.
— Примут, — сказал Енька. — Не надо так думать.
Зина обернулась к Олегу, взяла его за руку, посмотрела ему в глаза, как бы просила, чтобы он чего-то подождал.
— Какая ты красивая, — сказал дед и посмотрел на Зину. — Красивая ты какая…
Зина посмотрела на деда и улыбнулась ему.
— Пропадешь ты со своей красотой, — сказал дед.
— Не пропаду, — сказала Зина.
Дед снова закрыл глаза и, казалось, уснул. А может быть, он и в самом деле уснул или о чем-то думал…
Бричка остановилась возле больницы. Олег и Енька подняли деда и понесли. И опять не чувствовали никакой тяжести. Дед глаза не открывал и спал у них на руках. Они принесли деда в приемную комнату и посадили на диван. Следом вошла Зина и встала у двери. Главный врач сидел за столом. Он, не вставая со стула, посмотрел на деда и сказал, обращаясь сразу к Еньке и к Олегу:
— Чего же вы умирающего привезли?
— Какой же он умирающий? — сказал Енька. — Его лечить надо.
— Умирающий, — сказал главный врач. — Надо было раньше привозить.
— А что же нам делать? — сказал Олег.
— Я не знаю, — сказал главный врач.
— Он всю гражданскую войну провоевал, — сказал Енька.
— Я тоже не раз воевал, — сказал главный врач.
— Но вы не умирающий, — сказала Зина.
— Я нормальных больных не могу обслужить, — сказал главный врач, что-то записывая в толстую книжку. — Больница забита. А этот безнадежный.
— Но вы ведь даже не осмотрели его, — сказал Енька.
— Чего его смотреть. Я вижу.
Вошла сестра. Та самая, что дежурила ночью и мылась в кубовой. Она остановилась в дверях рядом с Зиной.
— Везите его домой, — сказал главный врач. — Я принять не могу.
— Не довезти им будет, — сказала сестра.
— Они сами не хотят хоронить его, вот и привезли, — сказал главный врач сестре.
— Надо же человеку где-нибудь спокойно помереть, — сказала Зина.
Дед открыл глаза и кивнул головой.