Избранные проекты мира: строительство руин. Руководство для чайников. Книга 1
Шрифт:
В дверь офис-холла робко постучали.
За тяжелой стеклянной прозрачной дверью, составлявшей единую композицию с прозрачной стеной из стекла, стояла смутно знакомая фигура, затем в приоткрытую дверь протиснулась референт, всем своим видом предлагая тысячи извинений. Вжав голову в плечи и сведя губы в перманентной улыбке, она проворковала:
– Просят вас зайти в кабинет к шефу. Говорят, это срочно…
Референт смотрела на меня.
Я так и не понял, был я рад этому внезапному спасению от миссии презентации или нет. Вроде бы пока всё шло неплохо. Кабинет шефа был открыт, но в нем никого не было.
Я снова вышел в пустой не имеющий конца коридор и посмотрел вначале в один его конец, потом в другой. Потом озадаченно приподнял брови. Могла быть тысяча причин, зачем шефу нужно оставить кабинет. Единственное,
Пропавший день
Посадка на рейс начиналась в 23:07, и я сидел, утомленно прикрыв глаза. Этот рейс меня доконал. Была уже третья пересадка, и одна длиннее другой. Я мечтал выспаться. Если бы не долгие пересадки и бубнящие оповещатели, я бы уже это сделал. Какая-то административная падла догадалась расположить подлокотники на сиденьях в залах ожидания как раз так, чтобы ни о каком ночлеге не могло идти речи. Я принимал разные позы и неожиданные решения, но все они были несовместимы с понятием полноценного отдыха. Жесткие холодные сиденья всё больше ассоциировались у меня с пыточным инструментом: я больше не мог сидеть. И спать я не мог тоже. Наверное, на какое-то время я все-таки отключился, потому что стал видеть какой-то вздор. Мне снилось, что я в зале ожидания, вокруг меня масса пустых кресел, за ними кто-то стоял, и все почему-то смотрели на меня. Потом я понял, что это место, где нет времени, а тех, кто на меня смотрел, не было тоже: здесь стояли все те, кто сел не на тот рейс. Все пассажиры и все экипажи, когда-либо не долетевшие до места назначения, пережившие катастрофу, ушедшие на дно океанов и бесследно пропавшие, больше никуда не спешили. Здесь все молчали. И все ждали непонятно чего. Открыв глаза, я мрачно осмотрелся. Этот другой мир жил своей жизнью, и до меня никому не было дела.
Я без всякого удовольствия представил, как пережитый опыт должен был выглядеть в глазах человека, верящего в предзнаменования. Судьба давала ему последний шанс остаться в живых. И из всех лишь ему даровано пережить рейс, который уйдет в небытие. Больше того, я знал несколько человек, вполне трезвомыслящих и абсолютно рациональных, далеких от каких бы то ни было прогнозов на потустороннее будущее, которые вот прямо сейчас бы поднялись и пошли сдавать билет. Я не верил в предзнаменования, суеверия и прочую чепуху. Но я верил в предчувствия. И мое предчувствие говорило мне, что если я не сяду на этот рейс, то наложу на себя руки. Я бы, наверное, так и сделал, но мне все так смертельно надоело, что я готов был сесть куда угодно, даже если рейс планировали на тот свет.
Когда, наконец, объявили посадку на рейс, я уже возглавлял длинную очередь из пассажиров, тоже мечтавших как можно скорее закончить все формальности. Нужно сказать, что, несмотря на всё, я еще целую секунду медлил, прежде чем передать посадочный талон в руки служащей. Но удивление в ее глазах росло и росло напряжение стоявших сзади. Всеми своими мыслями все уже сидели, пристегнувшись, в мягких креслах.
Уже по длине очереди можно было сказать, что самолет ожидался не маленький. Впрочем, меня больше ничто не трогало. Я всегда считал себя экспонатом, исключительно выносливым именно в отношении всего, что касалось путешествий. Сегодня эта уверенность пошатнулась. Я уныло подводил черту дня, честно признаваясь себе, что переоценил свои силы. На этот рейс не хватило выносливости даже моей.
«…Очень странно. Я сам пилот, налетал пятнадцать тысяч часов, и у меня абсолютно нет ни одной идеи, как самолет мог вот так просто исчезнуть, не оставив следов. Со всеми этими системами ряда принудительного автослежения-связи, S-модуля, электронной базы обмена, технологии сетей радиообмена данными, вспомогательной спутниковой системы слежения и помощи, системой вынужденного возврата дальних островов, не считая остальных способов локации объекта, которые есть, ни один механик или пилот не объяснит, как так можно отключить все эти независимые системы, которыми
«Это много часов».
За иллюминатором стояла ночь, но было светло, как днем. Со мной осталась только портативная версия рюкзака под ноутбук и завтрак, другой рюкзак, пугавший всех таксистов размерами, ехал в багажном отделении. Мой элитный альпинистский Tatonka был хорош всем, кроме того, что он не признавал стандартов.
Что чудесно в самолетах такого типа, на креслах твоем и впереди сидящего соседа предусмотрены такие подножки, что, если их привести в рабочее положение, кресло превращается в постель. Это первое, что я сделал, и теперь только ждал, когда выключат свет. В салоне бубнили, тоже следуя моему примеру и принимая горизонтальное положение, бортпроводницы с рабочими улыбками на лицах неслышно сновали, спящих детей, прилипших к родителям, осторожно укладывали, раздевая. Те даже не просыпались. Когда за бортом начали, набирая обороты, свистеть двигатели, я вдруг понял, что больше не хочу спать. В салоне притушили свет, я сидел, глядя в иллюминатор и отсчитывая секунды до того момента, когда, наконец, это случится и этот мир сдвинется с места. В салоне больше не бубнили. Было темно и тихо.
Я открыл глаза и вначале ничего не понял, словно я их не открывал. Абсолютная, не знающая исключений тьма под моей черепной коробкой повторяла то, что лежало вне ее. Какое-то время я сидел, хлопая глазами и пытаясь понять, что происходит. Было душно, холодно и тихо. Собственно, я проснулся от этой тишины. Она тоже казалась абсолютной. Так тихо могло быть только где-нибудь глубоко под землей и еще, может быть, в морге. Я не слышал рева двигателей. Мне пришлось сделать усилие, чтобы взять себя в руки.
Я пошарил, доставая с пояса смартфон, и еще до того, как зажег фонарь, я уже знал, что сидел здесь один. Яркий режущий глаза сноп света ударил в спинки пустых рядов кресел. Вот тут мне стало по-настоящему нехорошо. Одинаковые не знающие отклонений кресла тянулись, насколько хватало света, и все они были пусты.
Если возможно воссоздать подлинный замысел страшного сна, так чтобы он был неотличим от реальности, то я сидел посреди него. Всё выглядело настолько реальным, что я слышал даже собственное прерывистое дыхание. Но самым страшным было не это. Запах. Он здесь стоял такой, словно эти мертвые декорации никогда не знали присутствия живых тел. Холодные насекомые бегали у меня по спине, своими лапками заставляя подниматься шерсть дыбом. Я обернулся, бросая луч света в темноту позади себя, но и там тянулись те же не имевшие конца ряды пустых кресел. Я не знаю, сколько бы так сидел, парализованно пялясь туда, где не было никого, пока до меня не дошло, что заряд аккумулятора на исходе, и надо что-то делать. Остаться здесь в абсолютной темноте я не планировал даже в жутком кошмаре.
Подобрав рюкзак с ноутбуком и выбравшись в проход между кресел, я вспоминал, откуда шел, прежде чем этот склеп сделал меня своей частью. Теперь я пытался восстановить в памяти все детали, каждый шаг и отдельный момент времени – всё, что могло указывать на подделку декораций. Я уже далеко не был уверен, что лица пассажиров, что меня окружали, выглядели реальными.
Я быстрыми шагами преодолевал просторы коридорных переходов, двигаясь строго в одном направлении и уже зная, что это не сон. Все ощущения оставались под контролем и каждый звук под моими ногами отдавался от мягких дорожек так, как он отдается, если по нему бежать, спотыкаясь и цепляясь за спинки кресел.
Входной люк я нашел сразу и сразу понял, что он заперт. Еще какое-то время мне понадобилось, чтобы разобраться, как его открыть. Я уже предвидел, что за ним. Та же тьма, пустота и бетонное покрытие ангара, лежащее прямо внизу на расстоянии нескольких этажей.
Но пространство за люком оказалось не пустым. В темноту уходили ступени трапа, еще дальше торчали какие-то реи и неясные механизмы. Неподвижный мрак, прорезаемый светом смартфона, полностью воспроизводил мрак салона, но больше он не был душным. Дробный топот моих ног на ступенях отдавался от стен и бил по ушам, теперь я, кажется, знал, где я. Исполинское тело авиалайнера стояло под крышей ремонтного помещения, и, следуя логике всех помещений, из них вел выход наружу. Его только оставалось найти.