Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
— Ты только не спеши, — сам не зная почему, охваченный противоречивыми чувствами, сказал тренер.
— С чем не спешить?
— Вообще не спеши, — заглянув серьёзно и внимательно Майоле в глаза, ответил тренер.
Майола, не понимая, пожала плечами, пошла и купила отцу галстук за пятьдесят центов; ничего, сойдёт и такой, ведь недаром говорят: недорог подарок, дорога память.
И вот теперь приходится выкручиваться. Отдать Луке свитер просто так, ни с того ни с сего — невозможно. Да Лука просто откажется от дорогого подарка. И всё. Делай тогда с этим свитером, что хочешь. Главное, стыдно. Надо было сразу отдать, легко, просто, улыбаясь, носи, мол, Лука, на добрую память, и оба были бы счастливы. А теперь выдумывай. А что скажешь? Лгать противно… Но голос Майолы прозвучал естественно, когда она, взмахнув небрежно свёртком, сказала:
— Свитер в химчистку отдавала.
Сказала и тут же спохватилась, выходит, прямо с аэродрома она бегала в химчистку… Глупость какая-то!
Но Лука не обратил на это внимания. Химчистка так химчистка.
— Ты просто не представляешь, как влюбились в тебя мои инвалиды и прежде всего мой отец, — сказал он. — Что-то в тебе есть такое очаровательное, что все влюбляются.
— Не все, — сказала Майола.
— Не вижу исключений.
— А я вижу.
— Тебе, конечно, лучше знать. Ведь я незнаком с твоими поклонниками…
Значит, Лука допускает, что рядом с Майолой может идти не он, а кто-то другой, и это не вызывает в его душе ни протеста, ни возмущения? Выходит, ему безразлично, кого полюбит Майола? Слёзы подступили к глазам, девушка украдкой вздохнула и отвернулась, чтобы Лука не заметил её обиды.
— Что с тобой? — Лука сразу почувствовал перемену в настроении Майолы. — Может, сядем в троллейбус? А то у тебя сегодня денёк не из лёгких: самолётом из Америки в Москву, самолётом сюда. Устала?
— Немного. Ничего, погуляем. Я соскучилась по Киеву.
Они прошли молча несколько кварталов, каждый думая о своём и, в общем, об одном и том же. Разговор с отцом припомнился Луке до последнего слова: «Эта молоденькая девушка любит тебя безоглядно… На край света пойдёт за тобой… Но ты не о себе думай, а о ней, главное, о ней… Смелым будь, ты мужчина… Но если она тебе безразлична, сойди с её дороги…»
Смешной и милый отец! Придумал сказку о любви и убеждён, что он самый мудрый на свете, всё понимает, всё знает. Вот она, Майола Саможук, спокойно шагает рядом и вовсе она не влюблена в Луку и не собирается бежать за ним на край света, да кстати говоря, и ему туда не к спеху, и в Киеве хорошо.
— Ты не представляешь, как это было прекрасно, когда вы бежали, — умышленно меняя тему разговора, сказал Лука. — Ничего лучше я не видел в своей жизни. Умирать буду, а тебя на этом финише вспомню и улыбнусь. Никогда не думал, что ты такая сильная.
Майола осторожно и благодарно дотронулась до его руки. Правда, эта сотая доля секунды, обеспечившая ей победу, будет вспоминаться всю жизнь.
— И знаешь, — продолжал Лука, — пока судьи разбирались с фотофинишем, я чуть было богу душу не отдал от волнения.
Значит, не всё равно ему, значит, думал, переживал!
— А я знала, — сказала девушка, — понимаешь, при таком напряжении я просто не могла не выиграть… На два сантиметра опередила, вот на столечко. — Майола показала мизинец. — Но какими они были трудными, эти два сантиметра.
— Телевизор — коварная вещь. Я его в рассрочку купил. Отцу тоже поставил…
— Где же ты столько денег взял?
— Заработал, не беспокойся. После смены в домоуправлении краны, двери, замки исправлял. И вообще, это не проблема. Так вот, оказывается, хитрая штука — телевизор, до тебя тысячи километров, а кажется, будто ты рядом, и очень хочется сказать тебе что-то очень хорошее, поздравить, обнять… поцеловать.
— Ты можешь сделать это и здесь, в Киеве.
— Я так и сделал. Ты забыла? В госпитале.
— А-а-а, правда, — невыразительно протянула Майола.
Бульвар Шевченко уже проплыл мимо них необычно нарядный: между зелёными факелами пирамидальных тополей ярко вспыхивали костры золотистых каштанов.
— Я охотно это повторю.
Они стояли у подъезда Майолиного дома, и, хотя вокруг сновало много народа, Лука поцеловал девушку в обе щеки.
— Ещё раз поздравляю и очень горжусь тобой.
Всё было в этом: и дружба, и радость, и даже нежность, не хватало какой-то малости, чтобы все эти чувства обернулись любовью.
«Он так же мог бы поцеловать кого-нибудь из своих друзей, поздравляя с выполнением плана», — с горечью подумала Майола.
— Когда мы увидимся? — спросил Лука.
— Как всегда, в субботу, — холодно проговорила девушка.
— Послушай, а в театр со мной ты пошла бы? В оперу, например?
— Вот уж не думала, что ты увлекаешься музыкой.
— Я не увлекаюсь. Просто мне нравится хорошая музыка. «Пиковая дама» — чем не чудо? Или «Запорожец за Дунаем»?
Он говорил о музыке, а сам думал о другом: небезразлична, ох, небезразлична ему эта милая Майола, смешная и славная в своей непонятной обиде. Вот сейчас, именно в эту минуту, осознал он своё чувство. Влюбилась вовсе не Майола, а он сам, Лука Лихобор, готов полететь за ней на край света. Как же он, дуралей, не разгадал этого раньше, ещё тогда, у телевизора, когда метался, как угорелый, по комнате, ожидая решения судей.
— Когда идёт твой «Запорожец»?
— В четверг, на той неделе. А до этого давай ещё что-нибудь придумаем…
— В четверг я свободна, — ответила девушка. — Хорошо. Бери билеты. — Договорились! Ну, отдыхай.
«Свитер я подарю отцу, — входя в лифт, решила Майола. — А Лука и без подарка обойдётся, коли так».
Но пока лифт поднялся до четвёртого этажа, это категорическое решение изменилось, и Пётр Григорьевич Саможук, вернувшийся с работы, получил в подарок американский галстук, а свитер так и остался лежать, крепко упакованный в жёсткую и плотную бумагу.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ