Избранные стихотворения и проза, Уитмен Уолт

Избранные стихотворения и проза

на обложку

Уитмен Уолт

Шрифт:

Двадцать восемь молодых мужчин купаются на берегу, Двадцать восемь молодых мужчин, и все они так дружны; Двадцать восемь годов женской жизни, и все они так одиноки. Чудесный дом у неё на пригорке у моря, Красивая, богато одетая, за ставней окна она прячется. Кто из молодых мужчин ей по сердцу больше всего? Ах, самый нескладный из них для неё красивее всех. Куда же, куда вы, леди? ведь я вижу вас, Вы плещетесь в воде, хоть стоите неподвижно в своей комнате. И вот она прошла там по берегу двадцать девятой купальщицей с пляской и смехом, Те не видали её, но она видела их и любила. Бороды у молодых мужчин блестели от воды, вода стекала с их длинных волос, Ручейки бежали у них по телам. И так же бежала у них по телам чья-то рука-невидимка, И дрожа пробегала всё ниже от висков и от рёбер. Молодые мужчины плывут на спине, и их белые животы обращаются к солнцу, и ни один не спросит, кто так крепко прижимается к ним, И ни один не знает, кто это так, задыхаясь, наклонился над ними, И кого они окатывают брызгами.

Подручный мясника снимает одежду, в которой он резал скот, или точит нож о базарную стойку, Я замедляю шаги, мне по сердцу его бойкий язык и его бесшабашная пляска. Кузнецы с волосатою закопчённою грудью встали вокруг наковальни, У каждого в руках огромный молот, работа в разгаре, жарко пылает огонь. Я

стою на покрытом золою пороге и слежу их движения, Гибкость их стана полетать их могучим рукам, Вверх поднимаются молоты, вверх так медленно, вверх так уверенно, Они не торопятся, каждый бьёт куда надо.

Негр крепкой рукою держит вожжи четверки коней, Камень, прикрученный цепью, качается у него под телегой, Из каменоломни он едет, прямой и высокий, он стоит на телеге, упершись ногой в передок, Его синяя рубаха открывает широкую шею и грудь, свободно спускаясь на бёдра, У него спокойный и повелительный взгляд, он заламывает вверх поля шляпы. Солнце падает на его усы и курчавые волосы, Падает на черноту его великолепных лоснящихся рук. Я гляжу на этого картинного гиганта и люблю его, и не могу удержаться на месте, Я бегу вместе со всеми его лошадьми. Во мне ласкатель жизни, бегущей куда бы то ни было, кружащейся вперёд или назад. Я впитываю всё для себя и для этой песни. Быки, когда вы громыхаете ярмом и цепями или стоите под лиственной тенью, что выражается в ваших глазах? Мне кажется, больше, чем то, что за всю мою жизнь мне довелось прочитать. Проходя, я спугнул дикую утку и дикого селезня во время моей целодневной прогулки, Обе птицы взлетают вместе и медленно кружат надо мной. Я верю в эти крылатые замыслы, Я признаю красное, жёлтое, белое, что играет во мне, По-моему, зелёное и лиловое тоже далеко не спроста, и эта корона из перьев, Я не зову черепаху негодной за то, что она черепаха, И сойка в лесах никогда не учила гаммы, всё же ее трели звучат для меня хорошо. И взгляд гнедой кобылы с позором выгоняет из меня мою глупость.

Дикий гусь ведёт своё стадо сквозь холодную ночь, Я-хонк! — говорит он, и это звучит для меня, как призыв, Для бездушного это бессмыслица, но я, слушая чутко, Понимаю, куда он зовёт, и лечу прямо в зимнее небо. Северный острокопытный олень, кот на пороге, чикэди [31] , степная собака, Дети хавроньи, похрюкивающей, когда они тянут сосцы, Индюшата и мать-индюшка с наполовину раскрытыми крыльями, В них и в себе я вижу один и тот же старый закон. Стоит прижать мою ногу к земле, оттуда так и хлынут сотни любвей, Перед которыми так ничтожно лучшее, что могу я сказать. Я влюблён в растущих на вольном ветру, В людей, что живут со окотом, дышут океаном или лесом, В судостроителей, в кормчих, в тех, что владеют топорами и молотами и умеют управлять лошадьми, Я могу есть и спать с ними из недели в неделю всю жизнь. Что зауряднее, дешевле, ближе и доступнее всего — это Я, Я играю всегда на авось, я трачу себя для больших барышей, Я украшаю себя, чтобы подарить себя первому, кто захочет взять меня, Я не прошу небеса опуститься пониже, чтобы понравиться мне, Я щедро раздаю мою любовь.

Чикэди — американская черноголовая синица.

Чистое контральто поет в церковном хоре, Плотник строгает доску, язык его рубанка шепелявит с диким, возрастающим свистом, Холостые, замужние и женатые дети едут домой на общий обед в день Благодарности [32] . Лоцман играет в кегли, он сбил короля, он бросает шар мускулистой рукой, Привязанный к мачте матрос стоит в китобойном боте, копьё и гарпун у него наготове, Прядильщица шагает то взад, то вперёд под жужжание большого колеса, Фермер выходит пройтись в Первый день [33] и останавливается у придорожных полей и глядит на овёс и ячмень, Сумасшедшего везут, наконец, в сумасшедший дом, (Не спать уж ему никогда, как он спал в материнской спальне), Чахлый наборщик с седою головою наклонился над кассой, Во рту он ворочает табачную жвачку, слепо мигая над рукописью, Тело калеки привязано к столу у хирурга, То, что отрезано, шлёпает страшно в ведро, Девушка-квартеронка продаётся с аукциона, пьяница в баре клюёт носом у печки, Машинист засучил рукава, полисмен обходит участок, привратник отмечает, кто идёт. Парень управляет фургоном (я влюблён в него, хоть и не знаю его), Метис завязывает шнурки своих лёгких ботинок перед состязанием в беге, Ястребиная охота на Западе привлекает молодых и старых, одни оперлись на ружья, другие сидят на брёвнах, Из толпы выходит искусный стрелок, становится на своё место, прицеливается, Группы новых иммигрантов покрывают верфь или пристань, Кудлатоголовые [34] машут мотыгами на сахарном поле, надсмотрщик наблюдает за ними с седла, Рог трубит, призывает в залу, кавалеры бегут к своим дамам, танцоры отвешивают друг другу поклоны, Подросток не спит на чердаке под кедровою крышей и слушает музыкальный дождь, Житель Уврайна ставит западни для зверей у большого ручья, который помогает Гурону наполниться [35] , Скво завернулась в материю с жёлтой обшивкой и предлагает купить мокассины и сумочки, расшитые бисером, Знаток изогнулся и полуприщуренным глазом озирает картинную выставку, Матросы закрепили пароходик у пристани и бросили на берег доску, чтобы дать пассажирам сойти, Младшая сестра держит для старшей нитки, старшая мотает клубок, из-за узлов у неё всякий раз остановка, Жена поправляется, счастливая, неделю назад родила она первенца ровно через год после свадьбы, Чистоволосая девушка-янки работает у швейной машины или на заводе, или на фабрике, Мостовщик наклоняется над двурукой трамбовкой, карандаш репортёра быстро порхает над блокнотом, Маляр пишет буквы на вывеске лазурью и золотом, Мальчик-бурлак мелким шагом идёт бечевой вдоль канала, бухгалтер сидит за конторкой над цифрами, сапожник натирает дратву воском, Дирижёр отбивает такт для оркестра, и все музыканты послушны ему, Крестят ребёнка, у новообращённого первая исповедь, Яхты заполнили бухту, гонки начались (как искрятся белые паруса!), Гуртовщик следит, чтоб быки не отбились от стада, и песней сзывает отбившихся, Разносчик потеет под тяжестью короба (покупатель торгуется из-за каждого цента), Невеста оправляет белое платье, минутная стрелка часов движется медленно, Курильщик опия откинул окоченелую голову и лежит с разжатыми губами, Проститутка волочит шаль по земле, шляпка висит у неё на пьяной прыщавой шее. Толпа смеется над ее похабною бранью, мужчины глумятся, друг другу подмигивая. (Жалкая! я не смеюсь над твоею бранью и не глумлюсь над тобой!) Президент ведёт заседание совета, окружённый важными министрами. По площади, дружески обнявшись, величаво шествуют три матроны, Матросы рыболовного смака складывают в трюмы пласты палтуса [36] один на другой, Миссуриец пересекает равнину со своим скотом и товарам, Кондуктор идёт по вагону получить с пассажиров плату и даёт знать о себе, бряцая серебром и медяками, Плотники настилают полы, кровельщики кроют крышу, каменщики кричат, чтобы им дали извёстку, Рабочие проходят гуськом, у каждого на плече по корытцу для извести, Одно время года идёт за другим, и четвёртого числа Седьмого месяца собрались неописуемые толпы (какие салюты из пушек и ружей!) [37] . Одно время года идёт за другим, пахарь пашет, косит косарь, и озимые сыплются наземь, Далеко на озёрах стоит щуколов и караулит яму в замёрзшей поверхности, Частые пни обступают прогалину, скваттер рубит топором что есть силы, К сумеркам рыбаки в плоскодонках спешно гребут близ орешника и хлопковых плантаций, Охотники за енотами рыщут в области Красной реки, или Арканзаса, или Тенесси, Факелы сверкают во мгле, что висит над Чатахучи или Альтомахо [38] , Патриархи сидят за столом с сынами и сынами сынов и сыновных сынов сынами, В стенах эдобе [39] и в холщовых палатках отдыхают охотники после охоты, Город спит, и деревня спит, Живые спят, сколько надо, и мёртвые спят, сколько надо, Старый муж спит со своею женою, и молодой — со своею, И все они льются в меня, и я выливаюсь в них, И все они — я, Из них изо всех и из каждого я тку эту песню о себе.

Последний четверг в ноябре каждого года является в США праздничным днём, днём благодарственной молитвы. В этот день все родственники съезжаются у старшего в роде. Официально установлен президентом Линкольном как гражданский праздник в 1863 г.

Первый день — Воскресенье.

Кудлатоголовые — негры.

Уврайн — городок в Мичигане, близ озера Гурон; Гурон — одно из величайших озёр Северной Америки.

Смак — небольшое рыболовное судно; палтус — рыба.

Четвёртое июля — годовщина декларации независимости США (1776).

Чатахучи — река, составляющая западную границу штата Джорджия; Альтомахо — река в том же штате.

Эдобе — постройка из необожжённого кирпича.

Я и молодой и старик, я столь же глуп, сколь и мудр, Нет мне забот о других, я только и забочусь о других, Я и мать и отец равно, я и мужчина и малый ребёнок, Я жёсткой набивкой набит, я мягкой набит набивкой, Много народов в Народе моём, величайшие народы и самые малые, Я и северянин и южанин, я беспечный и радушный садовод, живущий у реки Окони [40] , Янки-промышленник, я пробиваю себе в жизни дорогу, У меня самые гибкие в мире суставы и самые крепкие в мире суставы, Я кентуккиец, иду по долине Элкхорна [41] в сапогах из оленьей кожи, я житель Луизианы или Джорджии, Я лодочник, пробираюсь по озеру или по заливу, или вдоль морских берегов, я гушер, я бэджер, я бэкай [42] , Я — дома на канадских лыжах в чаще кустарника или с рыбаками вблизи Фаундлэнда, Я — дома на ледоходных судах, я мчусь с остальными под парусом, Я — дома на вермонтских холмах, и в мэнских лесах, и на ранчо Техаса, Я калифорнийцам товарищ и жителям свободного северо-запада (мне по сердцу их большие просторы), Я товарищ плотовщикам и угольщикам, всем, кто пожимает мне руку, кто делит со мною еду и питьё, Я ученик невежд, я учитель мудрейших, Я только что начал ученье, но я учусь мириады веков, Я всех цветов и всех каст, все веры и все ранги — мои, Я фермер, джентльмен, мастеровой, художник, матрос, Арестант, мечтатель, буян, адвокат, священник, врач. Я готов бороться с чем угодно, только не с моей переменчивостью, Я вдыхаю в себя воздух, но оставляю много за собой, Я не чванный и знаю своё место. (Моль и рыбья икра на своём месте, Яркие солнца, которые вижу, и тёмные солнца, которых не вижу, — на своём месте, Осязаемое на своём месте и неосязаемое на своём месте.)

Окони — река в штате Джорджия.

Элкхорн — река в штате Небраска.

Гушер — житель штата Индиана; бэджер — житель штата Висконсин; бэкай — уроженец штата Огайо.

Это поистине мысли всех людей, во все времена, во всех странах, они родились не только во мне, Если они не твои, а только мои, они ничто или почти ничто, Если они не загадка и не разгадка загадки, они ничто, Если они не вблизи от тебя и не вдали от тебя, они ничто. Это трава, что повсюду растёт, где есть земля и вода, Это воздух для всех одинаковый, омывающий шар земной.

С шумной музыкой иду я, с барабанами и трубами, Не одним лишь победителям я играю мои марши, но и тем, кто побеждён, кто убит. Ты слыхал, что хорошо победить? Говорю тебе, что пасть — это так же хорошо; это всё равно — разбить или быть разбитым. Я стучу и барабаню, прославляю мертвецов, О, трубите, мои трубы, веселее и звончей. Слава тем, кто побеждён! Слава тем, у кого боевые суда потонули, И тем, кто потонули и сами. И всем полководцам, проигравшим сражение, и всем побеждённым героям, И несметным бесславным героям, как и прославленным, слава!

Это стол, накрытый для всех, это мясо для тех, кто по-настоящему голоден, Для злых и добрых равно, я назначил свидание всем, Я никого не обижу, никого не оставлю за дверью, Вор, паразит и содержанка — это для всех приглашение, Раб с отвислой губой приглашён, сифилитик приглашён; Не будет различия меж ними и всеми другими. Это — пожатие робкой руки, это — развевание и запах волос, Это — прикосновение моих губ к твоим, это — страстный призывный шопот. По-твоему, я притворщик, и у меня есть затаённые цели? Да, они есть у меня, если они есть у апрельских дождей и у слюды на откосе скалы. Тебе кажется, что я думаю тебя удивить? Удивляет ли свет дневной? или горихвостка, поющая в лесу спозаранку? Разве я больше удивляю, чем они? В этот час я с тобой говорю по секрету, Этого я никому не сказал бы, тебе одному говорю.

Эй, кто идёт? пылкий, бесстыдный, непостижимый, голый; Как добываю я силу из говядины, которую ем? Что такое человек? и что я? и что вы? Всё, что я называю моим, вы замените своим, Иначе незачем вам и слушать меня. Я не хнычу сопливым хныком, которым хнычет теперь весь мир, Будто месяцы пусты, а земля — это грязь и навоз. Жалобы и рабья покорность — в одной упаковке с аптечным порошком для больных, Я ношу мою шляпу, как вздумаю, и в комнате и за дверьми, Отчего бы я стал молиться? и благоговеть и обрядничать? Исследовав земные пласты, всё до волоска изучив, посоветовавшись с докторами и сделав самый точный подсчёт, Я не нахожу более сладкого мяса, чем то, что у меня на костях. Во всех людях я вижу себя, ни один из них не больше меня и не меньше, даже на ячменное зерно, И добрые и злые слова, которые я говорю о себе, я говорю и о них. Я знаю, я прочен и крепок, Все предметы вселенной стекаются отовсюду ко мне, Все они записаны за мною, и по этой записи я получу сполна. Я знаю, что я бессмертен, Я знаю, что вот эта моя орбита не может быть измерена циркулем плотника. Я знаю, что я священен, Я не стану беспокоить мою душу, чтобы она за меня заступилась или разъяснила меня, Я вижу, что законы природы никогда не просят извинений (В конце концов я веду себя не более заносчиво, чем ватерпас, которым я измеряю мой дом). Я существую такой, как я есть, и не жалуюсь, Если этого не знает никто во вселенной, я сижу без печали, А если знают все до одного, я сижу без печали. Та вселенная, которая знает, для меня она больше всех, и эта вселенная — я, И добьюсь ли я победы сегодня или через десять тысяч или через десять миллионов лет, Я с радостью приму её сегодня, и с такой же радостью я могу подождать. Мои ноги крепко вделаны в пазы гранита, Я смеюсь над тем, что зовётся у вас растворением. И я знаю широту времён.