Избранные стихотворения и проза

Уитмен Уолт

7

(Не только тебе, не тебе одному, Цветы и зелёные ветки я всем приношу гробам, Ибо свежую, как утро, хотел бы пропеть я песню тебе, о светлая и священная смерть. Всю тебя букетами роз, О смерть, всю тебя покрываю я розами и ранними лилиями, Но больше всего сиренью, которая цветёт раньше всех, Много я ломаю, ломаю лиловых ветвей, И полной охапкой несу их тебе и высыплю их на тебя, На тебя и на все твои гробы, о смерть.)

8

О западная плывущая в небе звезда, Теперь я знаю, что таилось в тебе, когда, месяц тому назад, Я шёл сквозь молчаливую прозрачную ночь, Когда я видел, что ты хочешь мне что-то сказать, ночь за ночью склоняясь ко мне, Всё ниже поникая с небес, как бы спускаясь ко мне (а все прочие звёзды глядели на нас), Когда торжественной ночью мы блуждали с тобою (ибо что-то, не знаю что, не давало мне спать), Когда ночь продвигалась вперёд, и я глядел на край неба, на запад, и увидел, что вся ты в тоске, Когда

студёною прозрачною ночью стоял я на взгорьи, обвеваемый бризом, И когда я смотрел, где прошла ты и куда ты упала в ночной черноте, Когда моя душа вся в тревоге, в обиде покатилась вслед за тобою, за печальной звездой, Что канула в ночь и пропала.

9

Пой же, пой на болоте, О певец, застенчивый и нежный, я слышу твою песню, твой призыв, Я слышу, я скоро приду, я понимаю тебя, Но я должен помедлить минуту, ибо лучистая звезда задержала меня, Звезда, мой уходящий товарищ, держит и не пускает меня.

10

О, как я спою песню для мёртвого, кого я любил! И как я спою мою песню для милой широкой души, что ушла? И каковы будут мои благовония для могилы любимого? Морские ветры с востока и запада, Дующие с Восточного моря и с Западного, покуда не встретятся в прериях, Этими ветрами и дыханием песни моей, Их благовонием я наполню могилу любимого.

11

О, что я повешу на стенах его храмины? Чем украшу я мавзолей, где погребён мой любимый? Картинами растущей весны, и домов, и ферм, Закатным вечером Четвёртого месяца, серой дымкой, светозарной и яркой, Потоками жёлтого золота великолепного, ленивого заходящего солнца, Свежей сладкой травой под ногами, бледнозелёными листьями многоплодных дерев, Текучей глазурью реки, — её грудью, кое-где исцарапанной набегающим ветром, Грядою холмов на речных берегах, И чтобы тут же поблизости город с теснотою домов, со множеством труб дымовых, И чтоб были все сцены жизни, и все мастерские, и рабочие, идущие с работы домой.

12

Вот, тело и душа — моя страна, Мой Манхаттан, шпили домов, искристые и торопливые воды, корабли, Разнообразная широкая земля, Юг и Север в сиянии, берега Огайо и сверкающая, как пламя, Миссури, И бескрайные вечные прерии, покрытые травой и кукурузой. Вот самое отличное солнце, такое спокойное, гордое, Вот лилово-красное утро с еле ощутимыми бризами, Безграничное сияние, мягкое, нежно-рождённое, Чудо, разлитое повсюду, смывающее всех, завершительный полдень, Сладостный близкий вечер, желанная ночь и звёзды, Что сияют над моими городами, обнимая человека и страну.

13

Пой же, пой, серо-бурая птица, Пой из укромных болот, лей свою песню с кустов, Безграничную песню из тьмы, оттуда, где кедры и ельник. Пой, мой любимейший брат, щебечи свою свирельную песню, Человеческую громкую песню, звучащую безмерной тоской. О текучий, и свободный, и нежный! О дикий, освобождающий душу мою, — о чудотворный певец! Я слушаю тебя одного, но звезда ещё держит меня (и всё же она скоро уйдёт), Но сирень с властительным запахом держит меня.

14

Пока я сидел среди ночи и смотрел пред собою, Смотрел в светлый вечереющий день, с его весенними нивами, с фермерами, готовящими свой урожай, В широком безотчётном пейзаже страны моей, с лесами, с озёрами, В этой воздушной неземной красоте (после буйных ветров и шквалов), Под аркою неба предвечерней поры, которая так скоро проходит, с голосами детей и женщин, Я видел многодвижные приливы-отливы морей, я видел корабли под парусами, И близилось богатое лето, и все поля были в хлопотливой работе. И бесчисленны были людские дома, и в каждом доме была своя жизнь, И вскипала кипучесть улиц, и замкнуты были в себе города, — и вот в это самое время Явилось облако, явился длинный и чёрный шлейф, И я узнал смерть, её мысль и священное знание смерти. И это знание смерти шатает теперь рядом со мною с одной стороны, И эта мысль о смерти шагает рядом со мною с другой стороны, А я — посредине, как гуляют с друзьями, взяв за руки их, как друзей, Я бегу к бессловесной, таящейся, всё принимающей ночи, Вниз к берегам воды по тропинке у болота во мраке, К тёмным торжественным кедрам и к молчаливым елям, зловещим, как призраки. И певец, такой робкий со всеми, не отвергает меня, Серо-бурая птица принимает нас, трёх друзей, И поёт нам славословие смерти, песню о том, кто мне дорог. Из глубоких неприступных тайников, От ароматных кедров и елей, таких молчаливых, зловещих, как призраки, Несётся радостное пение птицы. И очарование песни восхищает меня, Когда я держу, словно за руки, обоих ночных сотоварищей, И голос моей души поёт заодно с этой птицей. Ты, милая и ласковая смерть, Струясь вокруг мира, ты, ясная, приходишь, приходишь, Днём и ночью, к каждому, ко всем, Раньше или позже, деликатная смерть! Слава

бездонной вселенной За жизнь и радость, за вещи, за любопытные знания, И за любовь, за сладкую любовь — но слава! слава! слава! Верным и хватким рукам, холодящим объятиям смерти. Темная мать! Ты всегда скользишь неподалеку тихими и мягкими шагами, Пел ли тебе кто-нибудь песню самого сердечного привета? Эту песню пою тебе я, я прославляю тебя выше всех, Чтобы ты, когда наступит мой час, шла неспотыкающимся шагом. Могучая спасительница, ближе! Всех, кого ты унесла, я пою, я весело пою мертвецов, Утонувших в любовном твоём океане, Омытых потопом твоего блаженства, о смерть! От меня тебе серенады веселья. Пусть танцами отпразднуют тебя, пусть нарядятся, пируют, Тебе подобают открытые дали, высокое небо И жизнь, и поля, и громадная задумчивая ночь. Тихая ночь под обильными звёздами, Берег океана и хриплые волны, голос которых я знаю, И душа, обращённая к тебе, о хорошо укутанная, просторная смерть, И тело, льнущее к тебе благодарно. Над вершинами деревьев я возношу мою песню к тебе, Над волнами, встающими и падающими, над мириадами прерий, полей, Над городами, густо набитыми людом, над кишащими дорогами и верфями, Я шлю тебе эту весёлую песню, радуйся, радуйся, о смерть.

15

В один голос с моей душой Громко и сильно пела серо-бурая птица, Чистыми и чёткими звуками широко наполняя ночь. Громко в елях и сумрачных кедрах, Ясно в мокрой свежести и в благоуханьи болот, И я с моими товарищами там среди ночи. И забрезжили предо мною войска, И, словно в беззвучных снах, я увидел боевые знамёна, Сотни знамён, проносимых сквозь дымы сражений, пробитых картечью и пулями, Они метались туда и сюда, сквозь дымы сражений, рваные, залитые кровью, И под конец только два-три обрывка остались на древках (и всё в тишине). Вот и древки разбиты, расщеплены. И я увидел трупы войны, мириады трупов, Я увидел кучи и кучи всех убитых войною солдат, Но я увидел, что они были совсем не такие, как мы о них думали, Они были совершенно спокойны, они не страдали, Живые оставались и страдали, мать страдала, И жена, и ребёнок, и тоскующий товарищ страдали, И войска, что оставались, страдали.

16

Проходя мимо этих видений, проходя мимо ночи, Проходя мимо песни, что пела отшельница-птица в один голос с моей душой, — Победная песня, преодолевшая смерть, но многозвучная всегда переменчивая, Рыдальная, тоскливая песня, с такими чистыми трелями, она вставала и падала, она заливала своими потоками ночь, Она то замирала от горя, то будто грозила, то снова взрывалась счастьем, Она покрывала землю и наполняла собой небеса, И когда я услышал в ночи из далёких болот этот могучий псалом, Проходя, я расстался с тобою, о сирень с сердцевидными листьями, Расцветай во дворе, у дверей, с каждой новой и новой весной. От моей песни я ради тебя оторвался И уже не гляжу на тебя, не гляжу на запад для беседы с тобою, О лучистый товарищ с серебряным ликом в ночи. И всё же я сохраню навсегда каждую, каждую ценность, добытую мной этой ночью, Песнь, изумительную песнь, пропетую серо-бурою птицею, И ту песнь, что пропела душа моя, отзываясь на неё, словно эхо, И никнущую яркую звезду с полным страданья лицом, И тех, что, держа меня за руки, шли вместе со мною на призыв этой птицы, Мои товарищи, и я посредине, я их никогда не забуду, ради мёртвого, кого я так любил, Ради сладчайшей и мудрейшей души всех моих дней и стран, — ради него, моего дорогого, Сирень, и звезда, и птица сплелись с песней моей души, Там, среди елей душистых и сумрачных тёмных кедров.

Тому, кто скоро умрет

Я отделяю тебя от всех остальных, ибо я принёс тебе весть, Ты скоро умрёшь — пусть другие говорят, что хотят, я не могу лукавить, Я прям и безжалостен, но я люблю тебя — тебе спасения нет. Нежно я кладу на тебя мою правую руку, чтобы ты почувствовал ее, Я не говорю ничего, я молча приникаю к тебе головою, Я сижу с тобой рядом, я остаюсь верен тебе, Я больше для тебя, чем сиделка, больше, чем отец или близкий, Я отрешаю тебя от всего, оставляю лишь духовное и вечное, ты сам никогда не умрёшь, Труп, который останется после тебя, это не ты, а дерьмо. Нечаянно засияло солнце, где и не ждали его, Сильные мысли наполняют тебя, и, доверчивый, ты улыбаешься, Ты забываешь, что ты болен, и я забываю, что ты болен, Ты не замечаешь лекарств, тебя не волнуют рыдания близких, ты знаешь, что я с тобой, Я увожу от тебя посторонних, нечего тут рыдать над тобою. Я не рыдаю над тобою, я поздравляю тебя.