Избранные стихотворения и проза

Уитмен Уолт

Незнакомому

Незнакомый прохожий! Ты и не знаешь, как жадно я смотрю на тебя, Ты тот, кого я повсюду искал (это меня осеняет, как сон), С тобою мы жили когда-то весёлою жизнью, Всё припомнилось мне в эту минуту, когда мы проходим мимо, возмужалые, целомудренные, магнитные, любящие, Вместе со мною ты рос, со мною ты был мальчишкой. С тобою я ел, с тобою спал, и вот твоё тело становится не только твоим, и моё не только моим. Проходя, ты даришь мне усладу твоих глаз, твоего лица, твоего тела и за это берёшь мою бороду, руки и грудь, Мне не оказать тебе ни единого слова, мне только думать о тебе, когда я сижу одинокий, или ночью, когда я, одинокий, проснусь, Мне только ждать, я уверен, что снова у меня будет встреча с тобой, Мне только думать о том, как бы не утратить тебя.

Городская мертвецкая

У городской мертвецкой, у самых ворот, Праздно бродя, пробираясь подальше от шума, Я с любопытством замедлил шаги, потому что — вот проститутка, брошенное жалкое тело, Сюда принесли её труп, он лежит на мокром кирпичном помосте, никто не пришёл за ним, Святыня-женщина, женское тело, я вижу тело, я только на него и гляжу. На этот дом, когда-то богатый красою и страстью, ничего другого я не вижу, Промозглая тишина не смущает меня, ни вода, бегущая из крана, ни трупный смрад, Но этот дом, удивительный дом, этот изящный, красивый развалина-дом, Этот бессмертный дом, который больше, чем все наши здания, какие когда-либо были построены, Чем наш Капитолий, с белым куполом, увенчанным гордой фигурой [21] , или старинные соборы с воздетыми к небу шпилями, Этот маленький дом, который больше их всех, несчастный, отчаянный дом, Этот прекрасный и страшный развалина-дом, обитель души, сам душа, Никому не нужный, пренебрегаемый всеми, — прими же дыхание губ задрожавших моих И слезу одинокую, как поминки от меня, уходящего, Ты, сокрушённый, разрушенный дом, — дом греха и безумия, ты, мертвецкая страсти, Дом жизни, недавно смеявшийся, шумный, но бедный дом и тогда уже мёртвый, Месяцы, годы звеневший, украшенный дом, но мёртвый, мёртвый, мёртвый.

21

Капитолий — здание Конгресса в Вашингтоне. На его куполе — статуя Свободы.

Испания в 1873–1874 гг.

[22]

Из мрака самых тяжких туч, Из-под феодальных обломков, из-под груды королевских скелетов, Из-под старого европейского хлама, когда затих шутовской маскарад, Из-под развалин церквей и дворцов, из-за поповских гробниц, Вот оно глянуло вдруг свежее, светлое лицо Свободы, знакомое бессмертное лицо. Мы тебя не забыли, родная. Ты скрывалась так долго? И тучи снова закроют тебя? Всё же теперь ты явилась перед нами, мы уже знаем тебя, Теперь уже нам нельзя сомневаться, мы видели тебя. Ты там, ты ждёшь, чтобы пришло твоё время.

22

В 1873 г. испанский король Амедей был вынужден отречься от престола. Была провозглашена республика. Началась гражданская война. Во главе государства встал радикал Кастелар, талантливый учёный, блестящий оратор, человек выдающихся административных способностей. Он пытался установить республиканский режим, но в начале 1874 г. был свергнут реакционным парламентом. Наступившая после этого анархия привела к реставрации монархической власти — через несколько месяцев на престол Испании вступил Альфонс XII. Этот период междуцарствия имеет в виду Уолт Уитман, говоря о кратковременном явлении Свободы «из-под старого европейского хлама».

Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!

Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби! В окна, в двери ворвитесь, как беспощадная рать, В величавую церковь, гоните молящихся В школу, где учится школьник, Не давайте покоя новобрачному, теперь не время наслаждаться с женой, Отнимите покой у спокойного фермера, что пашет поля и жнёт, Так бешено бьёт и гремит барабан, так звонко трубит труба! Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби! Над грохотом города, над уличным стуком колёс. Что? постланы постели для спящих? пусть спящие не спят в тех постелях! Не торговать, торгаши, — прочь маклеров, спекулянтов, или они не хотят перестать? Будут ли говоруны говорить? и певец попытается петь? И выступит в суде адвокат, чтобы изложить перед судьёй своё дело? Так громче же, чаще, барабанная дробь, кричи, надрывайся, труба! Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби! Не вступать в переговоры — не слушать увещаний, Что вам за дело до трусливых, до просящих и хнычущих, Пускай старик заклинает молодого, Заглушите крик ребёнка и материнскую мольбу, Пусть даже трупы сотрясутся, что лежат на грубых скамьях, ожидая похорон, Так страшен грозный барабан, так звонка труба!

Как штурман

Как штурман, что дал себе слово ввести свой корабль в гавань, хотя бы его гнало назад и часто сбивало с пути, Как следопыт, что пробирается вглубь, изнурённый бездорожною далью, Опалённый пустынями, обмороженный снегами, промоченный реками, идущий вперёд напролом, пока не доберётся до цели, Так даю себе слово и я сложить для моей страны, — услышит ли она или нет, — боевую походную песню, Что будет призывом к оружью на многие года и века.

Ледяной ураган, словно бритвами

Ледяной ураган, словно бритвами врезается в берег, пушечный залп возвещает крушение, А потом утихает буря, и приходит луна, барахтаясь в зыби морской. Я гляжу, где беспомощно бьётся корабль, он с треском налетел на скалу, я слышу, люди завыли от ужаса, вопли становятся глуше и глуше. Я не в силах помочь, мои пальцы сжимаются в судороге, Я могу лишь кинуться к волнам, пусть они обольют меня и замёрзнут на мне. Я вместе с толпою, мы ищем, ни одного не прибило живого, Утром я помогаю подбирать мертвецов и складывать их рядами в амбаре [23] .

23

Здесь Уитман описывает подлинный случай: в 1840 г. у берегов его родного Долгого острова утонул большой корабль «Мексика».

Вы, преступники, судимые в судах

Вы, преступники, судимые в судах, Вы, острожники в камерах тюрем, вы, убийцы, приговорённые к смерти, в ручных кандалах и на железной цепи. Кто же я, что я не за решёткой, почему не судят меня? Я такой же окаянный и свирепый, что же руки мои не в цепях и лодыжки мои не в железах? Вы, проститутки, по панелям гуляющие или бесстыдствующие в своих конурах, Кто же я, что могу вас назвать бесстыднее меня самого? Я виновен! и сознаюсь, — сам прихожу с повинной! (Не хвалите меня, почитатели, — к чорту ваши льстивые слова! Я вижу, чего вы не видите, я знаю, чего вы не знаете.) Внутри, за этими рёбрами, я лежу грязный, задохшийся, Под этим притворно-бесстрастным лицом постоянно клокочут адовы волны, Злодейства и развраты мне по-сердцу, Я гуляю с распутными и пылко люблю их, Я чувствую, что я один из них, я сам и проститутка и каторжник, И с этой минуты не буду отрекаться от них, ибо как отрекусь от себя?

Песня большой дороги

1

Пешком с лёгким сердцем выхожу на большую дорогу, Здоровый, свободный, весь мир предо мною, Эта серая и длинная тропа ведёт меня, куда я хочу, Отныне не надо мне счастья, я сам своё счастье, Отныне я больше не хнычу и ничего не хочу. Жалобы, упрёки, придирки и книги оставлены д'oма, Сильный и радостный, я шагаю по открытой дороге вперёд. Земля, разве этого мало? Мне не нужно, чтобы звёзды спустились ниже, Я знаю, им и там хорошо, где сейчас, Я знаю, их довольно для тех, кто и сам из звёздных миров.

2

Вот глубокий урок: всё принять, никого не отвергнуть, никому не оказать предпочтенья. Кудлатый чернокожий, преступник, больной, неграмотный, всем открыта и доступна она. Роды, кто-то спешит за врачом, нищая ковыляет, шатается пьяный, рабочие шагают гурьбой и смеются, Бродяга-подросток, экипаж богача, расфуфыренный франт, влюблённые, убежавшие из дому, Торгаш, торопящийся спозаранку попасть на базар, погребальные дроги, мебель, что перевозится в город, и другая — из города, Они проходят, и я прохожу, и всё проходит, и никто никому не помеха, Ни одного обойдённого, и все они дороги мне…

4

Я думаю, геройские подвиги все рождались на вольном ветру и все вольные песни на воздухе, Я думаю, я мог бы сейчас встать и творить чудеса, Я думаю, что я ни встречу сейчас на дороге, то с первого взгляда полюбится мне, И кто увидит меня, тот полюбит меня, Я думаю, кого ни увижу сейчас, тот должен быть счастлив.

5

Большими глотками я глотаю пространство, Запад и восток — мои, север и юг — мои. Я больше, чем я думал, я лучше, чем я думал, Я и не знал, до чего я хорош. Всюду видится мне красота, Снова и снова я могу повторять и мужчинам и женщинам: вы сделали мне столько добра, и я хочу отплатить вам добром, Я развею себя между всеми, кого ни повстречаю на пути, Я брошу им новую радость и грубость, И кто отвергнет меня, не опечалит меня, А кто примет меня, будет блажен и дарует блаженство мне.