Изгнанница
Шрифт:
Глава 4
Тяжелая дверь подалась неохотно, словно не хотела впускать нас. Я думала — тут будет какой-нибудь гардероб, как у нас в школе, когда только заходишь, и мы сразу увидим деревянные стойки, куда можно повесить плащ, и длинные скамьи, под которые полагается ставить ботинки или сапожки. Но мы шагнули в светлый вестибюль, полы тут — мраморные, вдоль стен — диванчики, обитые темно — синей материей. Около дверей сидела привратница. Она спросила, куда мы идем, и мама положила перед ней выданные Комиссией бумаги. Привратница показала на лестницу, ведущую на третий этаж — там находился кабинет начальницы училища. Мы поднялись по чисто вымытым
Мы нашли нужную дверь. Мама постучала, из-за двери донеслось: «Войдите». Сразу стало понятно, что это еще не кабинет начальницы училища — за столом сидела слишком молодая для такой должности дама, а за ее спиной темнела тяжелая дверь, обитая темно — коричневой материей. Мама кратко объяснила даме, зачем мы пришли. Та взяла наши бумаги и предложила нам присесть в кресла. Я придерживала узелок с моими вещами одной рукой, а другой держалась за мамину руку. Часы на стене издали тихий звук, как будто стукнули о железо легонькие молоточки, и нас вызвали в кабинет госпожи Фарриста.
За столом, наклонив голову над бумагами, сидела пожилая, полная женщина. Седые, собранные над головой волосы, очки в золотой оправе. Она пригласила нас сесть, потом посмотрела на меня и добродушно улыбнулась.
— Садитесь, дорогая моя. Итак, вы — Растанна Альрим? Очень хорошо… Я — госпожа Фарриста, начальница училища. Сегодня в вашей жизни произошло самое главное событие, которое, возможно, определит вашу судьбу на многие годы, или даже навсегда. Вы поступили в Театр! Пока всего лишь ученицей, но кто знает, что будет дальше? Многие знаменитые актеры, танцовщики и певцы когда-то так же, как и вы, со страхом и неуверенностью, переступили порог Театра. А потом они достигли славы, почестей, сияли в блеске своего таланта… Их тени всегда будут витать над сценой нашего Театра…
Вы тоже можете достичь многого, если будете прилежны и трудолюбивы, дитя мое.
Не зная, что ответить, я встала и сделала книксен.
Госпожа Фарриста рассказала, очень кратко, о правилах, принятых в училище, распорядке учебы и днях посещений. Я узнала, что, кроме выходного (это седьмой лунный день, как и везде) и еще дня перед ним, приходить просто так, повидаться, нельзя, если только будет какой-нибудь важный повод. Это было ужасно грустно, но я повторяла про себя: «Только до лета… надо выдержать…»
— Сейчас вам выдадут форменное платье, одежду для занятий. Желаю вам успехов, дорогая. Будьте любезны, пригласите мою помощницу, — обратилась она к маме.
Молодая дама вошла, и начальница приказала ей отправиться за кастеляншей.
Госпожа Фарриста снова улыбнулась, ее светлые голубые глаза смотрели рассеянно, мимо меня. Потом она опустила голову к бумагам, а я, еще раз поклонившись, вышла за мамой из кабинета. Мне подумалось, что добродушие госпожи Фарриста было каким-то неискренним. Как будто на самом деле она думала не обо мне, а о чем-то совсем другом.
Впрочем, если она всем говорит «дитя мое» и «дорогая», это ведь не значит, что она и правда всех любит. Разве может она вникать в дела всех учениц? И больше я не стала размышлять над этим.
Выйдя из кабинета, мы остановились у большого, широкого окна.
— Я приду к тебе через три дня, в выходной, — сказала мама, протягивая мне узелок. К нам уже направлялась кастелянша, которую вызвала госпожа Фарриста. Я последний раз оглянулась на маму и пошла за кастеляншей на склад школьной одежды.
С каждым шагом сильнее становилось одиночество и неуверенность, но я старалась, чтобы мои страхи и печали не были заметны. Флигель, в котором находилось наше училище, показался мне снаружи не таким уж большим. Но пока мы шли, коридоры бесконечно переходили из одного в другой, словно училище на самом деле было и выше, и шире, чем казалось. Может быть, это волшебство. Или расположение комнат и коридоров было не продумано архитекторами — все тут казалось сумбурным и бестолковым. Навстречу мне вышла группа девочек, они все были в форме училища — темно — синие платья с прямой юбкой а пелеринкой на спине. Девочки посмотрели на меня с любопытством. Сразу было видно, что я новенькая. Во — первых, в своем собственном платье, во — вторых, отличалась прическа — у них волосы аккуратно уложены и заколоты, а у меня — длинные, до середины спины, только две прядки забраны назад, на затылок. Я вежливо сделала книксен, кое-кто из девочек ответил мне тем же, двое или трое просто кивнули. А еще некоторые зашушукались, переглядываясь. Ну и пусть…
На складе хранилась одежда на все случаи школьной жизни. И форма, и одежда для занятий танцами. В шкафах висели весенние и теплые плащи, стояли в углу ботинки, туфли, сапожки. Кастелянша пояснила, что это для учениц, вроде меня — или сирот, которых приняли на учебу, или очень талантливых, но бедных. Правда, в точности таких, как я, тут не было — ни одного изгнанника или изгнанницу пока сюда не определили.
Когда мне выдали вещи (форменное платье и «домашнее» — то есть не для занятий, а на смену, надевать утром или перед сном, еще плащ и капор), кастелянша проводила меня в спальню. Показала мне пустую полку в шкафу и мою кровать, велела надеть форму и ждать звонка на обед. В моей прежней школе формы не было, требовалось только носить темное длинное платье, и никаких ярких ленточек и поясков. Здесь же все одевались одинаково. Платья шили длинные, темно- синие. Я подумала, что форменное платье — это хорошо. Иначе, пожалуй, некоторые могли бы начать посмеиваться над моей одеждой — поношенной и заштопанной.
Комната, где жили ученицы моего класса, состояла из двух помещений. Когда кастелянша вышла, я заглянула в соседнее. Там стояли столы и стулья, шкафы с книгами. Видимо, здесь положено было делать уроки. В спальне были бледно — розовые стены, в комнате для занятий — салатовые, неяркого оттенка. Мне здесь понравилось, тем более, что я ожидала худшего. Почему-то представлялось, что все тут выкрашено в серый цвет, а на стенах выведены надписи, какие-нибудь, вроде таких: «Труд, труд и снова труд», «Терпение и трудолюбие — путь успеху» и тому подобное. Но ничего такого не оказалось, все было мирно и уютно. На подоконниках даже стояли цветочные горшки — в двух раскрылись красные цветы герани. Я успокоилась — по крайней мере, пока ничего ужасного я в училище не увидела.
На стене висели круглые часы. Половина двенадцатого, а кастелянша сказала, что обед начинается в двенадцать. Есть уже хотелось очень сильно. Я заметила, что около двери прикреплен лист бумаги, немного пожелтевший от времени. На нем было написано: «Распорядок». Я решила внимательно все прочитать. Начальница училища объясняла мне распорядок, но я почти ничего не запомнила от волнения.
За дверью послышались шаги и голоса. В спальню вошли девочки, человек десять.
— Привет, — удивленно сказала одна из них.