Изгнанница
Шрифт:
Я заметила — и мне показалось, что так уже было в нашем разговоре — отец не просто отвечает на мои слова, но и еще подразумевает то, что я сама осознавала смутно, но что меня беспокоило на самом деле.
— С тобой? В гости?
— На лето, на каникулы. А если тебе у нас понравится, то навсегда. Конечно, здесь у тебя учеба, и так хорошо получается… Но зато в Фарлайне у тебя будет семья — большая, любящая и дружная. А с балетом мы придумаем что-нибудь — есть ведь и там школа. Или наймем учителя.
— Я очень хочу с тобой!
Значит, он меня не бросит! И даже обещает, что у меня будет большая семья! И тут вдруг радость пропала и пришла обида. Значит,
— Я живу в большом доме, в пригороде Фарлайниана — это наша столица…
— Ну да, знаю…
— Дому уже двести лет. Живу с отцом, младшей сестрой, младшим братом, тремя маленькими племянниками. Еще есть служанка и няня. Ну, разумеется, у нас полно живности, две собаки, толстый серый кот, несколько канареек.
Племянники — это не то, что родные дети… Обида и зависть немного ушли, мне стало стыдно, что я до этого хотела видеть отца одиноким и несчастным.
— Там очень хорошо. Мы живем не то, чтобы легко, но мы любим друг друга, заботимся друг о друге и очень счастливы. И ты будешь счастлива, поверь мне!
И я поверила. Я прямо-таки почувствовала, какое это будет счастье — ранним утром выйти из своей собственной комнаты, посмотреть на золотые полосы от еще нежарких солнечных лучей, пробивающиеся через густой плющ над окном гостиной и ложащихся на шкафы, посуду и пол; взять на руки тяжелого, пушистого дымчатого кота, выпить горячего, только что сваренного кофе и собираться в школу… Тут не было ничего выдуманного — я просто увидела, как все это будет, если соглашусь.
— Конечно, согласна, поедем!
— Поедем! — отец улыбнулся, у него лицо словно посветлело, я поняла, что он волновался и думал, что я могу отказаться поехать с ним, а сейчас успокоился.
Тут мне вдруг подумалось — неужели у отца так и нет своей семье? Он ведь говорил только о племянниках. И как поделикатнее об этом спросить?
— Значит, ты со своими братом и сестрой живешь в одном доме? А племянники — дети сестры или брата?
— Брата… Его жена умерла два года назад.
— И вы всегда жили вместе?
— Да. Когда я вернулся с войны и занялся торговлей, мы стали жить неплохо, я даже подумывал купить себе дом, но потом началась торговая блокада. Анлард и Аркайна — каждый боялся, что его враг договориться с нами, и Тиеренна этого боялась. Так что их дипломаты хорошо поработали… То есть, хорошо — для себя, и плохо — для нас. Так что нам тогда было непросто, и, конечно, дом я не купил. Потом потихоньку все наладилось, но я уже сам не хочу переезжать. Если бы я женился, а так…
— А ты… — я начала было, но все же решила не продолжать, хотя очень хотелось знать, была ли у него когда-нибудь жена. Может, она умерла…
— Два раза чуть не женился. Но каждый раз что-то происходило, какие-то обстоятельства, и женитьба расстраивалась. Я все же надеялся, что смогу найти твою маму, оттого, наверно, не слишком и старался бороться с теми обстоятельствами…
Отец заказал еще кофе, и мы заговорили о другом. Он спросил о Театре, о новом балете. Я рассказала про свою роль, но пока промолчала о том, почему я придумала свой «парящий» прыжок, и вообще обо всей тайной ночной жизни Театра.
— Ты придешь на спектакль?
— Да, обязательно.
Мы вышли из кафе. Вкрадчиво расползались повсюду лиловые сумерки, днем смирно лежащие в тени домов, становилось неуютно и зябко. Отец проводил меня до училища, и в вестибюле мы расстались. Перед уходом отец подарил мне несколько серебряных монет и пообещал прийти перед выходным и забрать меня на два дня к себе, в гостиницу.
На ближайшей прогулке я купила конфет и отпросилась с одной девочкой из старшего класса в книжную лавку. Лавка была рядом с парком, только перейти дорогу, поэтому госпожа Нилль меня отпустила. Там я отдала оставшиеся деньги за новую книгу воспоминаний Корабельщика — старая уже разваливалась на отдельные листы, а на обложке стерлась половина букв.
Первый раз в жизни я написала письмо. Добыла у привратницы тонкий желтый листок с резными краями, конверт и написала Стелле об отце. Вышло коротко, с множеством восклицательных знаков. Вложила письмо в конверт, и тут от листка отлепился еще один, лишний. Если бы я знала, где сейчас Лил, это было письмо для нее… Отложила пустой листок в тумбочку и побежала вниз, к почтовой корзине.
Глава 18
В шестой день отец пришел сразу после уроков, я даже не пообедала — он сказал, что накормит меня намного вкуснее, чем в школе. Он повел меня в ресторан, очень маленький, всего-то там стояло пять столиков. Обед, действительно, был чудесным. Когда подали пирог с черникой, я подумала, что Тирлисы могут завтра пригласить меня к себе. Отец предложил заехать к ним и предупредить, что я не в училище на эти выходные.
— Заехать? То есть мы возьмем коляску?
— Нет, пожалуй, в коляске сейчас холодно, найму закрытый экипаж.
— Это дорого?
— По — моему, нет, а почему ты спрашиваешь?
— Мы с мамой всегда ходили пешком.
— Ну, пройтись и я люблю, но боюсь, ты простудишься — сегодня сильный ветер, то и дело идет мокрый снег, а под ногами — просто снежная каша.
Я подумала, что мы-то с мамой ходили не потому, что любили пройтись, но говорить отцу этого не стала, чтобы он не посчитал, что это упрек.
Ехать в экипаже было чудесно. Скрип колес, цокот копыт — раньше я слышала эти звуки издали, а теперь я чувствовала, как мягко ступает лошадь, покачивается экипаж… Тирлисы страшно удивились, когда увидели нас. А когда отец объяснил им, кто он, просто онемели от изумления. Старший Тирлис хотел было устроить нам праздничный пир, но отец сказал, что мы только что пообедали, впрочем, пообещал привезти меня к ним в гости в следующие выходные. А потом мы поехали в гостиницу.
Мы с отцом сидели в его гостиничном номере. Точнее, я сидела в кресле, а он стоял около камина. Когда мы шли сюда, он был, как всегда, деловит и уверен в себе, и не замечал любопытствующие взгляды. Сейчас отец заваривал чай, добавляя туда какие-то травы и сушеные корочки лимона. Я не знала, как и о чем заговорить, а отец тоже не начинал, он мельком спрашивал то об одном, то о другом — не дует ли от окна, не подвинуть ли кресло к камину, какой я чай люблю. Потом он придвинул ко мне маленький столик, расставил на нем чашки, тарелочки с печеньем и пирожными.