Изгнанница

Левина Инна

К третьему представлению я уже почти не волновалась. Тильминк дружелюбно кивнул, когда мы стояли за кулисами и ждали нашу музыку. Вот он вышел на сцену, а теперь и моя очередь. Хоть я не волновалась, но очень ждала, когда заиграет челеста, и я снова полечу — в ночь и лунный свет. И чувствовала, что и зал ждал именно этой минуты, все замерло, никто не переговаривался и не оборачивался к соседям. Так бывало, когда на праздник первого снега зажигали иллюминацию в Тальурге — все, кто мог, приходили к ратуше и ждали, когда темноту разобьют разноцветные веселые огни. И хоть и знаешь, что сейчас станет светло и чудесно, но все равно ждешь с нетерпением и волнением, и ужасно радуешься, когда, наконец, зажигают огни. Такое же настроение

было и сейчас в зале.

Зазвучала музыка моей партии, и я вышла на сцену и легко вбежала на скалу. И вот флейта замолчала, и стеклянными бусинами рассыпались переливы челесты, и круг света стал приближаться ко мне. Я оттолкнулась от темной скалы, чтобы взлететь, но что-то страшно хрустнуло под ногами, подалось вниз, я прыгнула, но зацепилась ногой за проломленные декорации и упала на сцену. Луч света, который должен был вырвать из темноты мой полет, растерянно заметался по сцене.

Сначала одну или две секунды зал молчал, а потом начался ужасный шум — свист, возмущенные крики, правда, кто-то выкрикивал что-то голосом испуганным и тревожным, наверно, понял, что я не просто оступилась. Тильминк подбежал ко мне и стал поднимать, левая нога ужасно болела, и наступить на нее я не могла. Занавес упал, и к нам устремилось множество людей. Они бестолково суетились, но Тильминк велел двоим поднять меня и унести в гримерную, куда потом позвали доктора.

— Это не перелом, а сильное растяжение, к счастью, не опасное, — сказал доктор, осмотрев ногу, — не танцевать по меньшей мере три месяца, неделю- строгий постельный режим.

Нерсален стукнул кулаком по стене и громко выругался. Он смотрел на меня так, как будто я испортила ему жизнь.

— Девочка не виновата, — сказал Тильминк, входя в комнату, он был расстроен и зол. — Декорации подпилили.

— Подпилили?? — воскликнул Нерсален.

— Да, я проверил сейчас, подпилили или продолбили как-то, чем-то прорезали дыру. В общем, Растанна не виновата — кто-то специально испортил декорации, чтобы она упала. Между прочим, она могла бы сломать не ногу, а шею, так что, я вот считаю, ей даже повезло.

— Зато очень и очень не повезет тому, кто это сделал, — сказал Нерсален, и я посмотрела на его лицо и поверила — да, если он найдет преступника, тому и правда не повезет. Тильминк помог отнести меня в лазарет, там доктор забинтовал мою ногу, очень туго, велел не вставать ни в коем случае. Его помощница, пожилая, немного медлительная, взбила подушку на моей кровати, помогла улечься и накрыла одеялом. Около кровати стояла тумбочка, на ней — графин с водой, стакан и медный колокольчик. Печка в углу была протоплена очень хорошо, черная железная дверца была закрыта, а щели между ней и печкой светились оранжево — багровым огнем. Газовый рожок помощница прикрутила, в темноте можно было различить только дверцу печки; неяркие лунные полосы ложились на пол и стены. Все ушли, и сразу стало одиноко и тоскливо.

Доктор дал мне выпить какое-то противное снадобье, нога теперь болела меньше, но все равно боль не прекратилась совсем. В лазарете дежурила только сестра милосердия, госпожа Ташшим, она тоже зашла ко мне перед тем, как мне велели уснуть, и сказала, что я могу позвонить в колокольчик, когда что-то будет нужно. Но, строго добавила она, нельзя беспокоить ее по пустякам.

Ночью спалось плохо. Нога сильно болела, поэтому я все время просыпалась, а когда удавалось заснуть, сон был тонкий, как паутина, с какими-то бессмысленными, неотвязно повторяющимися картинами. Утром пришел доктор, сделал две настойки, от которых совсем не стало легче. Хорошо, что после в лазарет пустили Руннию, Тийну и Дайлиту — разрешили им навестить меня, вместо прогулки. Рунния принесла конфет и несколько яблок, а Тийна — стопку книг. Вот за это я ей была очень благодарна. Наверняка смогу в ее книгах найти такие истории, которые так увлекут, что я зачитаюсь и забуду обо всем; главное — забыть о ноге. Впрочем, конфеты тоже неплохо…

Рунния рассказала, что ищут того, кто испортил декорации, расспрашивают всех подряд, но едва ли найдут. Никто ничего не видел, не слышал… Я с самого начала думала, что так будет. Вот и с Лил было также — никого не нашли. Потом девочки ушли, и больше уже никто, кроме госпожи Ташшим не приходил, а она заглядывала совсем ненадолго, когда приносила еду. Из книг, принесенных Тийной, я выбрала повесть «Узница Риефльфарсской крепости». И скоро меня затянуло повествование о чужих злоключениях, коварстве, дружбе… Вот так, с лекарствами и книгами, прошла почти неделя. Пришло письмо от отца, он писал, что через две — три недели приедет. В ответ написала отцу про ногу, но не рассказала, что это подстроили специально, и то, что нога болит, тоже умолчала, тем более, она и в самом деле уже поменьше болела.

Один раз, когда давали спектакль и сестра ушла, прикрутив рожок и строго — настрого велев мне в положенное время задуть свечу, в лазарет прокрался Дорхолм. Принес круглую шоколадку с нарисованным на обертке веселым розовым замком. Мы немного поговорили о том, о сем. Дорхолм очень жалел меня и старался развеселить. В конце концов, не важно, что он маленький и лопоухий (да и не слишком заметна его лопоухость), зато он — настоящий друг.

Через неделю пришел наш театральный доктор, осмотрел ногу и разрешил вставать, только велел пользоваться тростью — он ее и принес. Я понемногу начала вставать, выходила в коридор, ведущий от лазарета в обеденный зал и библиотеку. Один раз даже сходила в библиотеку и взяла книгу — хотела побольше, но не смогла унести одной рукой. Госпожа Ташшим разрешила мне ходить в обеденный зал, только чай она приносила в лазарет. Пришло еще одно письмо от отца:

«Здравствуй, Растанна!

Очень жаль, что так получилось у тебя с ногой, старайся выполнять все, что говорит врач. Надеюсь, это действительно не так опасно, как тебе сказала. Коль уж так вышло, увезу тебя сразу, как приеду, не будем ждать до лета, раз тебе все равно не разрешат танцевать. А уже в Фарлайне мы с тобой сходим к хорошему врачу, которого я давно знаю, пусть он посмотрит твою ногу. Я попробую быстрее закончить свои дела и вернуться в Тиеренну. Я очень переживаю за тебя, пожалуйста, будь осторожна».

Дальше он подробно написал о своих приобретениях, о дорожных впечатлениях — наверно, старался отвлечь меня от тоскливых мыслей и от скуки. Я спрятала письмо в ящик тумбочки и снова взяла книгу. После ужина почитала еще немного, а потом госпожа Ташшим зашла, велела выпить лекарство и погасила свет — она сегодня собиралась пойти посмотреть второй акт спектакля и не хотела, чтобы я читала в неположенное время.

Я некоторое время лежала, слушая, как где-то в глубине коридора затихают далекие шаги последних, задержавшихся в библиотеке читателей. Смотрела, как ложатся на старенький половик и стены бледные лунные полосы. Конечно, я могла бы встать и зажечь газовый рожок, а потом погасить его, чтобы госпожа Ташшим, вернувшись, решила, что я уже уснула. Но мне не хотелось вставать и понемногу клонило в сон.

Глава 19

Я проснулась в середине ночи. Несколько секунд пыталась осознать, как всегда, когда прерывается глубокий сон, где я, сколько времени. Часов в больничной палате не было, но, несомненно, сейчас — глубокая ночь. Не слышно за окном ни единого звука — ни экипажей, ни далеких голосов. Тишина и в коридоре. Ярко светила луна.

Ужасно хотелось спать, и все же было странное чувство — что спать нельзя, нужно подождать… Я не знала чего, но понимала, что сейчас непременно произойдет что-то. Я села в кровати, натянув одеяло повыше. Дрова в печке догорели, только еле — еле светились тусклые багровые щели дверцы, тепло уходило из комнаты. Где-то, наверно в комнате госпожи Ташшим, дважды пробили часы.