Изгнанник
Шрифт:
– На сегодня, достаточно, – наконец-то раздался хриплый голос учителя. – Вы свободны.
– Приди ко мне, Тот – священный ибис. Приди ко мне, направь меня, сделай меня умелым в твоём искусстве, ибо твоё искусство – самое прекрасное. Ведомо каждому: кто владеет им в совершенстве, становится вельможей, – хором затянули ученики молитву, которой они начинали и заканчивали учебный день.
Аккуратно опустив глиняные дощечки в большой плетёный ящик в углу навеса, будущие учётчики муравьиной цепью засеменили мимо писца, кланялись ему, сложив домиком руки над головой. Шамма внимательным взором провожал
Не успели они переступить границу храма мудрости, как зычный голос Датана вознёсся над площадью:
– Айда купаться!
– Айда! – закричали мальчики и побежали в сторону города, чьи стены из обожжённых глиняных блоков высились на расстоянии примерно пяти полётов стрелы от их поселения. Там, под западной стеной крепости протекала река.
Кто-то звонким голосом на бегу запел гимн богу Сетху, остальные тут-же подхватили:
– Восхваление тебе, Сотрясающий небеса, Громогласный, Владыка северного неба.
Позволь мне взлететь на крылах твоих, о Сетх, и нестись, подобно невидимому ветру.
Привяжи меня крепко к доспехам твоим, которых ничто не в силах разрушить.
Лодка моя готова к плаванию, и Ты становишься у руля ее…
Зэев изо всех сил пытался угнаться за остальными.
– Кочка-яма, не отставай! – кричали ему мальчишки.
Да где там, с калеченой-то ногой. Он бежал всё медленнее и медленнее, пока вовсе не остановился. Сквозь слёзы бессилия и обиды Зэев смотрел вслед удаляющимся товарищам.
Ещё миг, и последняя фигурка скрылась за барханом.
Ничком упав на раскалённый песок и уронив голову на руку, Зэев горько зарыдал.
– Ненавижу! Ненавижу! – слышалось сквозь плач.
Прошло немного времени, как кто-то коснулся его затылка.
– Ты чего, брат? – перед Зэевом сидел на корточках Эли и тяжело дышал.
Сердце Зэева радостно забилось: «Вернулся! За мной вернулся!»
– Споткнулся, – вытирая предплечьем слёзы насупился он, старательно скрывая истинное настроение.
– Вставай, я тебе помогу.
Опершись об протянутую руку, Зэев тяжело поднялся и захромал рядом с Эли, мысленно проклиная и свою покалеченную ногу, и египтян, по чьей вине это случилось.
Зэеву было пять лет, когда его отца, свободолюбивого, ненавидевшего египтян, схватили по чьему-то доносу. Как узнаешь, кто из односельчан его предал, если Навин в открытую, ни от кого не скрываясь, убеждал соплеменников вернуть себе Ханаан 3 , где до прихода египтян жили хабиру? Его осудили за неугодные Непостижимому богу Амону Ра разговоры, сослали на медные рудники Синай 4 . Все в деревне знали: добывать медь в шахтах – адский труд, гибельное дело.
3
Ханаан – область на Ближнем Востоке, историческая родина иудеев
4
Синай – полуостров в Красном море
Не
Их было двое: писец – коренастый широкоплечий мужчина средних лет с тканевой сумкой на плече, и его помощник – невысокий юноша с уверенной улыбкой на вытянутом лице. Оба в схенти 6 и сандалиях. На их гладко выбритых головах играли блики от заходящего солнца.
5
Шему – сезон засухи, время сбора урожая
6
Схенти – набедренная повязка
Ни слова не говоря, сборщики налогов прошли мимо детей внутрь жилища.
Зэев бросил своё занятие и проследовал за незваными гостями.
Либа, мать Зэева, одетая в длинную светлую накидку, сидела на циновке на кухне и перетирала в жёрнове зёрна ячменя в муку. Завидев визитёров, поднялась. Протерев руки тряпкой, она сняла с деревянного колышка на стене широкий льняной платок, накинула на голову.
– Женщина, ты чем собираешься платить налог? – заглядывая в свиток, грозно нахмурил брови писец. – В сборе урожая ты и твои голодранцы не участвовали. Скотины у тебя нет. Или есть? Может, ты их прячешь от нас?
– Как же, спрячешь от вас, – тяжело вздохнула Либа. – Двух коров пожертвовали в храм Маат, пять овец отдали судье, только шерсть от них и осталась, все свои украшения я отдала писцу, когда писала прошение.
– Не знаю, не знаю, в моих записях об этом ни слова, – пробормотал писец, оглядывая с интересом её стройную фигуру.
– Завтра пройдусь по родственникам, думаю, они не оставят нас в беде, – попыталась оправдаться Либа.
– Ага, помогут! – осклабился писец и хищно сузил глаза. – Есть у меня, женщина, для тебя одно предложение. Многие красавицы в городе мечтают заиметь такую работу, помощник не даст соврать, – писец оглянулся на напарника.
Тот в ответ широко улыбнулся, скосив глаза на Зэева, всё это время стоящего возле матери.
Писец бросил на мальчика недовольный взгляд и сказал помощнику:
– Уведи его, пусть, не мешает разговору взрослых.
– Пойдём, мальчик, покажешь, как ты умеешь чистить шерсть, – легонько подтолкнул парень Зэева в спину.
Тот с готовностью зашагал к выходу.
Не успели они перешагнуть порог жилища, как сзади раздался отчаянный крик матери: «Н-е-ет!».
Зэев рванул обратно.
На глиняном возвышении, застланном циновкой, писец, навалившись всем телом на мать, пытался зажать ей рот.
Мальчишка запрыгнул на спину насильника и крича:
– Отпусти маму! – принялся колотить того по голове.
Сборщик налогов, грязно ругаясь, схватил Зэева за ногу и грубо сдёрнул на пол.
Страшная боль пронзила колено мальчика…
В пальмовой роще напротив крепостной стены маячила одинокая фигура Горуса. Завидев Эли и Зэева издалека, египтянин радостно замахал руками над головой.