Изгнанник
Шрифт:
Мужчина почти прошёл мимо, но тут его взгляд упал на Эли. Мужчина остановился, словно наткнулся на невидимую преграду. В его взгляде читалось удивление, сомнение и испуг одновременно.
Только сейчас Эли разглядел красные, опухшие глаза вельможи. Такие глаза бывают у тех, кто долго плачет. Но зачем господину плакать, когда у него есть такое красивое платье, кожаные сандалии и серебряный перстень с бирюзовым камнем на пальце.
– Ты кто? – шагнул он к мальчику.
Только тут Эли сообразил, что не стоит, как подобает, перед вельможей в почтительном глубоком поклоне, а всё ещё сидит на ступенях. Он соскочил и низко склонил голову.
– Покажи своё лицо, мальчик, я хочу посмотреть на тебя! – мужчина взял Эли за подбородок. – Как тебя зовут, откуда ты?!
– Эли. Меня зовут Эли, – зачастил Эли, испугавшись странного поведения незнакомца. – Я к дяде пришёл, его Махли зовут. Я из деревни, меня папа послал, ему кожа толстая на бич нужна, – залепетал он. – Я не один пришёл, со мной Горус, он – египтянин, честное слово! Я хабиру, а Горус – египтянин, – завертел головой Эли в надежде увидеть товарища.
Как назло, его нигде видно не было. На глазах Эли выступили слёзы.
– Не бойся, Эли, я не причиню тебе зла! – мужчина торопливо полез в сумку, достал оттуда мешочек из цветной кожи с красиво вышитым орнаментом. Трясущимися руками он развязал шнуровку, взял руку Эли за кисть и высыпал ему на ладонь горсть серебряных пластин. – Возьми, Эли, это тебе, – счастливо улыбался вельможа сквозь слёзы.
– Господин судья! В милости Амона-Ра, царя богов! Да ниспошлёт он тебе здоровье, да ниспошлёт он тебе жизнь! – раздался голос рядом.
Махли, невысокий широколобый мужчина с подведёнными сурьмой большими глазами, стоял возле них, склонив в почтении голову. Одет он был в короткий схенти, на поясе у него висела небольшая сумка. У его ног стояла корзина, накрытая тряпкой.
– Вот, мой дядя! Я же говорил! – Эли обрадовано показал на дядю.
– Махли, ты?! – как-то растерянно посмотрел судья на него. Через миг он опомнился, снова обратил свой взор на Эли. – Представляешь, Махли, я сына своего встретил! Помнишь, я тебе показывал его?
– Где, где ты его встретил?! – испуганно заозирался тот.
– Да вот же он, перед тобой! – вельможа взял Эли за тощее плечо и развернул лицом перед Махли. – Представляешь, я только что молил Осириса, хвала богу вечности! о встрече с сыном, и он смилостивился надо мной!
– Господин, не хочу тебя огорчать, но это – мой племянник, Эли, – вновь с почтением склонил голову перед египтянином Махли.
– Зачем ты хочешь разбить мне сердце, Махли. Я для тебя столько сделал, а ты… – В голосе египтянина послышалось осуждение. – Пусть, пусть, он твой племянник, но Всемогущий Осирис вселил душу Какемура в тело этого мальчика. Ты посмотри в его глаза! Разве ты не видишь, это – глаза моего сыночка? Ну, посмотри, посмотри внимательно, – подтолкнул он Эли к дяде.
Махли был в отчаянном положении. В его глазах Эли прочитал смятение: с одной стороны, дяде было жалко египтянина, и в то же время – он не мог ему солгать.
Египтянин внезапно пришёл в себя. Это видно было по его вдруг опавшим плечам, потускневшему взгляду. Опустив мешочек в сумку, он медленно побрёл прочь.
Эли растерялся: что ему делать с тем серебром, что приятно режет своими гранями его ладонь? Вроде, вельможа сам всучил пластины ему в руку, но…
Что стояло за этим «но», Эли не успел додумать, ноги сами понесли его за египтянином.
– Господин! – догнал вмиг постаревшего египтянина Эли. – Возьми это, – Он протянул горсть пластин на ладони.
Вельможа, сначала, непонимающе оглядел его, потом словно, вдруг проснувшись, опустился перед Эли на колено.
– Оставь серебро себе, мальчик, – с нежностью проговорил египтянин. – Взамен, дай мне слово, что когда-либо навестишь мой дом. Твой дядя знает, где меня найти. Обещаешь?
– Если папа отпустит…– неуверенно кивнул Эли.
– Отпустит, обязательно, отпустит. Приходите вместе…
– Жалко старика, – смотрел Махли вслед удаляющемуся судье. – Уже сколько лет сына нет, пора бы уж свыкнуться… ан нет. Покажи, сколько серебра он тебе вручил? – обернулся он к Эли.
Тот протянул ему ладонь, полную рубленых пластин.
– Не мало! – восхищённо покачал головой Махли. Он опустил серебро на самое дно корзины под бычью шкуру. – Отнеси домой, нигде не оставляй корзину без присмотра. Понял?
– Да.
– Где же твой друг, куда он запропастился? – оглядел дядя площадь.
Горус будто прочитал его мысли, выскочил из-за угла соседнего здания.
– Я тут недалеко был. Друга встретил, давно не виделись, – Горус старался избегать взгляда Махли. Он одной рукой вытер пот со лба, другой схватился за ручку корзины. – Тяжёлая!
– А как ты хотел?! Шкура-то – быка! Толстая и свежая! – хмыкнул удовлетворённо Махли. – Ничего, вдвоём донесёте. Я провожу вас за ворота…
– Горус, давай, отдохнём, – вытирая пот со лба, Эли опустился на утрамбованный песок дороги, как только показалась деревня.
– Тяжёлая, – выдохнул товарищ, присаживаясь рядом.
Полуденное солнце замерло над их головами. Звон стоял в ушах Эли. То ли от натуги, то ли от тишины, царившей вокруг.
– Горус, как так получилось, что твоего отца казнили? Он же египтянин, – отдышавшись, задал Эли вопрос, мучивший его с недавних пор.
Немного подумав, Горус неопределённо пожал плечами.
– Ну и что что египтянин? Мы тогда жили в деревне, близ Анх-Тауи 13 . Была засуха. Людям нечего было есть. Начались голодные бунты. Пришли военные. Деревенские стали обвинять, что это мой отец подбил всех. Отца казнили. А потом ещё несколько человек… Мы с мамой бросили всё, что у нас было, и на барке приплыли сюда.
Горус рассказывал свою историю обыденно, без эмоций словно, речь шла не о трагедии, постигшей его семью, а самом обыкновенном происшествии.
13
Анх-Тауи – жизнь двух земель. Современный г. Мемфис