Изгнанник
Шрифт:
Он задумчиво огладил бороду.
«В город идти надо, да бороду сбривать жалко: вон она, какая длинная и густая выросла! Если египтяне увидят меня в таком виде – несдобровать: вместе с бородой можно и головы лишиться. Скажут ещё, что подражаю фараону…»
Шуну, не вставая с места, дотянулся до корзины у стены жилища, сгрёб в неё части бича, сел, скрестив ноги.
«Куда, интересно, дочка подевалась? Вроде, недавно тут крутилась».
– Гила!
«Нет её. Наверное, у подружек. Гилу не пошлёшь в город: кто матери будет помогать? Агарон утром рыбы принёс, сейчас отсыпается. Вечером опять пойдёт, пока половодье, запасаться рыбой надо. Улов хороший! Надо
Довольный, Шуну заозирался: с кем бы поделиться радостью от решения проблемы.
«Интересно, Эли тоже на речку бегал? Ну, я ему всыплю, когда придёт. Нет, надо просто поговорить с ним, как с взрослым, объяснить, что детство кончается, пора за ум взяться. Почти на каждом занятии ему учитель делает замечания, недавно при встрече Шамма пожаловался: мечтает наш Эли много на уроках. Есть в кого: в брата моего старшего, Шамея. Тот тоже много мечтал, пока в одну ночь ему не пришлось убегать из Египта…»
Громкое хрюканье раздалось из хлева.
Шуну не спеша поднялся, направился на кухню. Взял большой глиняный горшок, куда жена складывала отходы – внутренности и остатки рыбы, и понёс в хлев, находившийся напротив кухни через коридор.
Вылив корм в корыто, Шуну некоторое время наблюдал за тем, как две свиньи и с десяток поросят поглощают пищу.
«Быстро поросята вес набирают, одного уже можно заколоть и зажарить, – мечтательно улыбнулся он. – Надоело на одной полбе сидеть».
Шуну в сопровождении суетливых кур вернулся во двор, снял с плоской крыши жилища, покрытой соломой, невыделанную козью шкуру, бросил у стены, сел.
Какая-то мысль вертелась у него в голове, какая – не мог вспомнить.
Взгляд Шуну упал на корзину с кнутом.
«Ах, да! Эли – мечтатель. Такой-же, как Шамей».
Шуну прижался спиной к неровно оштукатуренной стене, закрыв глаза, погрузился в воспоминания…
Фараон Аменхетеп IV в одночасье сменил своё имя на Эхнатон, и объявил о единобожии. То ли голову ему напекло в тот момент, то ли ещё чего, неведомо никому. Фараон воздвиг грандиозный храм богу Атону, якобы, единственному творцу вселенной.
Для всех это был удар, в первую очередь, для жрецов прежних богов!
Лишившись поддержки, храмы начали приходить в упадок, некоторые и вовсе закрылись.
Шамей всей душой прикипел к новой вере, не раз посещал храм Атона, чтобы послушать проповедь из уст самого Эхнатона, наместника Единого бога.
Он пытался и соплеменникам привить любовь к единобожию, но наткнулся на стену непонимания с их стороны.
Всё закончилось со смертью Эхнатона: его зять, воссев на трон, восстановил почитание Амона и иже с ними. Начались гонения на бывших сторонников единобожия, в числе коих оказался и Шамей.
Так и вышло, что Шамей сложил нехитрый скарб в узел, и дождавшись, когда очередной караван отправится на восток, ушёл вместе с ним.
Лёгкая поступь Кары прервала воспоминания Шуну. В руках у неё он увидел большую глиняную кружку.
– Либа угостила вином, – протянула она кружку ему.
– Ты, смотри-ка, из граната! Где она его раздобыла?! – вдохнул Шуну терпкий аромат, прежде чем припасть губами к вину.
– Говорит, для особого случая берегла. Сегодня – тот самый случай.
– Эхе-хе, бедовый пацан у неё растёт, – вытер губы ладонью Шуну. – В отца. Недавно приковылял к нам во двор с куском козлиной кожи, с Эли склонились над ней, что-то высматривают. Дай, думаю, и я погляжу. И что ты думаешь, это было?! Карта! Самая настоящая карта! Отец ему когда-то рассказывал о Ханаане, а этот хромоножка потом по памяти углём на коже нарисовал: где он находится. Горы, пустыни! И дорожка – как пройти туда. Красиво получилось у него, ничего не скажешь, – заулыбался Шуну. Опомнившись, он напустил на себя серьёзный вид. – Я спросил у него – зачем ему карта, а он мне отвечает, мол, когда он и наш Эли вырастут, по этой карте они выведут всех хабиру в Ханаан! Представляешь?! Я ему велел спрятать её от греха подальше и никому больше не показывать. А ещё лучше – сжечь.
Кара понимающе улыбнулась.
– А ты почему не пьёшь? – Шуну протянул ей кружку.
– Мы с Либа уже попробовали, хватит. Дети скоро придут, голодные, – добавила она, переступая порог.
«Повезло мне с женой: спокойная, заботливая, работящая, – думал Шуну, потягивая вино. – Гила и Эли лицом в неё пошли: глаза серые, прямой нос. Агарон – моя копия: нос с горбинкой, губы тонкие. И характером дети отличаются: старший больше молчит, а Эли с Гилой как начнут языками чесать – не остановишь. Разные у нас дети, словно, не одна женщина их родила. Другой, на моём месте, засомневался бы в верности жены, но только не я! А чего мне сомневаться, когда прямо под боком живой пример: Шамей и я – одно лицо, Махли, средний брат – совершенно по-другому выглядит. Как-то в детстве он глаза сурьмой подвёл, на шею чей-то ускх 10 нацепил – вылитый египтянин! Оттого Махли и в городе смог обосноваться, что египтяне его за своего принимают. Всегда при деле, сам не бедствует, и нам помогает. Жалко, родители рано умерли, что мои, что Кара, не видят, каких Махли высот достиг. Забрала чума с собой много стариков в нашей деревне. Да и не только стариков… Мда-а, вроде, недавно буйствовала эта зараза, а гляди-ж ты, уже лет десять минуло. Эли тогда только родился…»
10
Ускх – широкое шейное украшение египтян
Шуну вновь приложился к кружке.
«Вкусное вино, не оторваться…» – почувствовал он, как хмельной дурман пытается насильно прикрыть его веки.
Разбудили Шуну детские голоса.
Сначала из переулка послышался заливистый смех, следом показалась стая мальчишек.
В центре весёлой процессии Горус с ещё одним рослым подростком несли сияющего Зэева на плечах, двое других держали его ноги. Эли за их спинами нёс пышную пальмовую ветвь, размахивал ею как опахалом над головой Зэева.
«Ну, как на них сердиться?! Совсем ещё дети…» – улыбнулся в бороду Шуну.
Глава 2
На следующий день сразу после занятий Эли позвал Горуса к себе домой. Зэев увязался за ними.
Эли сдвинул в сторону плетённую из тростника калитку, пропустил друзей во двор.
– Мы пришли! – громко крикнул он.
Из жилища выбежали Гила и Нава, младшая сестра Зэева, обе – в лёгких светлых туниках. О чём-то весело перешёптываясь, прислонились к стене. Они, явно, готовились к приходу мальчишек: голову Гилы украшал венок из мелких голубых и сиреневых цветков, глаза – подведены сурьмой, у худенькой Навы на голове стожком высился пышный парик из овечьей шерсти, окрашенный в коричневый цвет.