Изгои (Часть 4)
Шрифт:
Он организовал у себя в деревне, где-то в глухом лесу, плантации с анашой, бережно выращивал и собирал урожай на ладони или раздевался догола и бегал по своему анашиному полю, а потом стирал прилипшую пыльцу в план. Этим жила и его родная деревня, да и все близлежавшие. Выращивали анашу, собирали её и сбывали городским и всяким прочим приезжим, охочим до чудодейственного таёжного снадобья, любителям побаловать себя выращенным в экологически чистых условиях планчиком.
Но однажды он не сумел разглядеть в городских приезжих обычных оперов, организовавших ему контрольную закупку. Он просто не ожидал такого разворота. Сколько он себя помнил с раннего детства, столько он и занимался этим: выращивал и курил план. Вся деревня выращивала и курила… А тут налетели работники Госнаркоконтроля, о существовании которого он даже и не подозревал, и сцапали его, как говорится, прямо на месте преступления. Заказали ему усердные опера много – целый мешок. Вот и дали таёжному промысловику
Утром весь этап повели в карантин. Пятиэтажки, казавшиеся ночью пятизвёздочными отелями, при дневном свете оказались весьма убогими обшарпанными строениями. Окон почти не было, кое-где оконные проемы были затянуты целлофаном или забиты одеялами… Да, бытовая сторона жизни налажена была в колонии явно не образцово. Это Арбалет сразу подметил.
А когда они зашли в карантин, никто и не подумал выдать им фуфайки, робы, матрасы, простыни… В чём приехали, в том и ходи, а многие ведь беззаботно прибыли на это постоянное место жительства в летней одежонке. Наркоманов, как людей безнадёжных, родственники грели ещё меньше, чем обычных зеков. Почти никто не получал ни посылок, ни передач. Вот и крутились все, кто как мог.
В карантине – единственный, первого образца, ламповый, сломанный навеки телевизор, редко на каких шконарях валялись матрасы. Везде непролазная грязь. Видимо, помещения убирались только к самым великим праздникам… Ну вот, теперь из 20-го переехали в 19-й век. Арбалета обрадовал только турник в локалке. Больше ничего, радующего самый неприхотливый взгляд не было. Раньше на литературном языке всё это называлось «мерзостью запустения».
Когда этап вроде как бы разместился в карантине. Всё продолжалось по заведённому ритуалу: весёлый смех, шум, чаепитие… и снова знакомство. Вроде бы вместе ехали в столыпине, потом несколько дней пробыли в одной камере, но всё равно знакомство продолжалось… (Надо откровенно признаться, наши вольные – потому и редчайшие – читатели, что у каждого зека, в отличие от законопослушных граждан, богатейшие и интереснейшие биографии. Но если бы вы знали, как дорого им пришлось заплатить за такие «богатые» биографии! Так что завидовать тут, прямо надо сказать, нечему).
Большинство – люди старше тридцати лет, с богатым жизненным, да ещё и с наркотическим опытом. А когда человек в кайфе, он постоянно попадает в разные приключения (это ещё классик наш А.П.Чехов заметил). Наркоман постоянно идёт по краю, по лезвию ножа, ему неизвестно, что ждёт его даже в течение ближайшего часа. Ежедневный лихорадочный поиск длится у некоторых годами и десятилетиями. А тут на 42-й зоне, собрались все заходники, ранее судимые, те, кто уже побывал на Бакале в колонии общего режима, где проходили первые всесоюзные сборы наркоманов по обмену уголовным опытом. А это была единственная в стране колония строгого режима для наркоманов. Свозили сюда зеков со всех самых дальних уголков нашей необъятной родины, многие встречались здесь уже по второму разу, а самые неугомонные и по третьему. Как-то странно одновременно и стремительно началась в своё время распространяться наркомания в нашей стране, будто по общему плану или чьёму-то заказу. Вскоре началась борьба с ней по заимствованному западному опыту. Но у нас в России свои особенности и другое понимание жизни, поэтому мы, как и обычно, испытывали всё на своей драной шкуре…
Арбалет аккуратно раскладывал своё имущество в тумбочке. Его соседом оказался один очень интересный, нетипичный в общей массе зеков, тип, откуда-то из Подмосковья. Человек уже в серьёзных годах с приятной интеллигентной внешностью. Имел высшее образование. Хвастался своей феноменальной памятью, которая действительно производила внушительное впечатление. Он мог прочитать небольшое стихотворение один раз и тут же запоминал его практически безошибочно. По виду – обыкновенный очкарик, но чувствовалось, что он обладает какой-то скрытой от глаз внутренней силой, да и ходил он постоянно с двумя ручными эспандерами. Знал он всё о китайской дыхательной гимнастике «Цыгун» и о корейской «Су-джок». Арбалету показалось удивительным, что человек, обладавший столь позитивными качествами, оказался вдруг наркоманом.
– Почему? – спросил его Арбалет.
– Таков был выбор судьбы. По долгу службы часто выезжал в Голландию, ну и решил попутно заработать перевозкой кокаина, а затем и сам увлёкся.
Потом, явно по наводке доброжелателей-сослуживцев, его слили органам.
– Семён, ну ты же знал, какое это зло? Как ты с таким образованием мог клюнуть на это?
– Ну, как сказать… Смотря в каких руках вещь находится: в хороших руках – всё добро, в плохих руках – всё зло. Конечно, плохо, когда человек доведён до кумара, и болезнь заставляет идти его на криминал. Тогда он всё делает, как говорится, без башки. Алкоголь, шмаль, кокс, герыч – любую крышу могут снести. Но если всё в меру, не злоупотребляя, тогда можно всё. Наркомания имеет тысячелетнюю историю, и никуда не делась, и всегда будет, и всегда будут люди, которые будут прибегать к допингам. Когда душа болит, а хочется жить как все и радоваться, но жизнь не радует, вот тогда и прибегают к лекарствам, чтобы создать для себя хоть временную иллюзию радости. – рассуждал по-московски словоохотливый Семён (Кстати, рассуждал он весьма поверхностно, очевидно мало зная ещё о трагических последствиях применения этого «лекарства для души»). – Большинство считает наркоманию порицаемым явлением, а нас – изгоями. Они не хотят принимать наш индивидуальный выбор, так что придётся нам за это отбывать. – тут он саркастически расхохотался и продолжал тему. – Наркоманы – это особая порода людей…
– Ага, особая масть, – вмешался сидевший рядом Гурам из Тбилиси, вор-карманник, все свои сроки получивший за чужие пухлые кошельки и сопровождавший свою плодовитую деятельность опиумным дурманом. – Это так, брат. При нашей нервной работе, опиум просто необходим. Все наши карманники на нём держатся. Деньги всё время нужны, чтобы наркотики были, ну и так, время хорошо провести. Это – такой образ жизни. Все наши такого мнения: Хочу жить так, как я хочу, а не так, как мне навязывает общество. Это скажет любой из наркоманов…
Вот так они и знакомились, рассказывая друг другу с преувеличенной гордостью о своих явно незавидных судьбах. Они пили чай и свободно рассуждали, ограждённые от свободного общества, упрямо считая себя неотъемлемой частицей этого общества. Некоторые мирно выясняли, кто из них блатней. Только Мирза не мог успокоиться: ему не хватило места на нижней полке этого несущегося под откос поезда… Он тут же организовал катран, заманивая лохов, затягивая их разыграть шконарь на первом, престижном ярусе. Он считал ниже своего достоинства спать на верхней полке. Вот и устроил этот неуместный, но весёлый розыгрыш… Кстати, жизнь у нас не останавливается, как, может быть, думают временно свободные граждане, но даже наоборот, кипит и бурлит в никогда не пустующих, гостеприимных казематах…
Потихоньку все адаптировались на новом месте (понятное дело, всем – не впервой).
Вечером, к великой радости Арбалета, к нему пришли уральские земляки. Пришли вчетвером, и в каждом – родственная душа. Хоть и город у них весьма немаленький, но люди преступного мира знали друг друга. Пришёл Димыч, его друг с детства, друг по воле, по Питеру, по первому бакальскому сроку… и тут опять такая встреча. Они по-настоящему были рады снова видеть друг друга. Говорили и говорили обо всём, что где и как. Обговорили все животрепещущие новости. Димыч всегда был для Арбалета как родной брат. Сколько незабываемого времени они провели вместе, но судьба постоянно сводит их, даже и на этой, далёкой земле… На Бакал Арбалет приехал раньше Димыча, а потом встречал его и помогал обжиться на новом месте, а теперь судьба распорядилась так, что Димыч встречал его в этом шахтёрском крае.
Мы – уральские, хоть и не на родине сидим, но землякам помогаем всегда, это у нас в крови. Парни принесли чай, курево, еду, тёплое одеяло.
– Здесь, – рассказывал Димыч, – по этапу тебе ничего не дают: ни белья, ни робы, ни матраса. Крутись сам. Есть деньги – покупай, есть авторитет – помогут земляки, нет ничего – играй, если умеешь. Но за тех, у кого ничего нет, никто не суетится. Администрации насрать, где, в чём и как ты будешь ходить. Лишь бы на поверку выходил вовремя.
Позднее Арбалет с изумлением, почти с ужасом открыл, что в этой зоне существовала среди зековских чертей особая масть – масть слоника… Они спали… стоя! Когда вообще не было свободных мест, многие заключённые-бедолаги становились «слониками». Одной рукой они держались за кровать (шконарь) второго яруса, голову укладывали в другую полусогнутую руку и в таком положении… спали. Другие коротали лагерные ночи на голых пружинах без матрасов… Да, не нужны нашему, занятому лихорадочным накопительством, обществу какие-то убогие наркоманы-изгои! Здесь, на 42-й, Арбалет понял, что для процветающей публики наркоманы – это неприятное жёлтое пятно на отутюженном к выходу в свет парадном смокинге (безусловно, некоторые упитанные столичные господа подумают: «И поделом им, этим уголовникам-наркоманам!» Но мы всё же осмелимся возразить этому безапелляционному мнению нашей самодовольной и самонадеянной публики. Мы хорошо знаем и уголовников-наркоманов и вас, «упитанные» господа. Никакого значительного различия между этими, на первый взгляд столь далёкими друг от друга категориями (слоями) общества, нет. Существенное различие только одно: наркоманы больше страдают. Но тот, что больше страдает, больше и думает. – А это уже не мы, а М.Ю.Лермонтов и Ф.М.Достоевский говорят вам!).