Изгои (Часть 4)
Шрифт:
Рассвет угрюмый. Стоны. Вой.
Собачьи рыки. Злой конвой.
Здесь Богом брошена земля.
Здесь коммунисты у руля.
Начальник конвоя горделиво переминался с ноги на ногу, стоя перед сидящими на снегу зеками. Ему подавали личные дела сразу по несколько штук, он зычно зачитывал очередную фамилию. Зек соскакивал и скороговоркой орал во всю глотку: «Иванов Иван Иванович, 05.05.65 года рождения, статья 105, начало срока, конец…» Всё надо говорить быстро и чётко. Потом зек, не поднимая головы, бежал с баулом через шеренгу конвойных, которые (ясное дело: ретивые служаки) пытались кого пнуть, кого ударить. Вокруг приученные кидаться на зеков собаки. Когда
– Давай, короче!
Арбалет устал сидеть в неудобной позе и постоянно посматривал по сторонам, интересуясь, где и что творится, посмеивался над всякими недоразумениями и казусами, происходящими между зеками и конвоем, и ожидал своей очереди. А смеялся он, прежде всего, над самим собой. Он сам был заикой и представлял, какое это будет кино! Заикание сопровождало и преследовало его всю жизнь (В детстве сбили с ног и напугали собаки вроде интеллигентных, самовлюблённых собачников). Сколько было драк из-за этого! Именно из-за этого своего недостатка не поступил он и в лётную школу…
Решил стать военным лётчиком и пришёл с мамой поступать. Их всех, будущих, юных пилотов, построили в шеренгу и скомандовали: «Рассчитайсь!» Арбалет был в строю пятым, но разволновался и слова «пятый» выговорить не смог.
– П-п-п-п-п-п-п-пя-пя…
Раздался дружный издевательский смех остальных кадетов, а стоящий рядом, то есть четвёртый, загоготал пренебрежительно:
– Ха-ха-ха! Заикоша!
Арбалету было так стыдно, он хотел крикнуть им всем: «Не смейтесь надо мной!» Он покраснел, сжал кулаки и со всего маху врезал «четвёртому», сбив его с ног. Тут все подбежали к нему, подымая и успокаивая пострадавшего и ревущего без умолку насмешника. Потом с криками набросились на расстроенного Арбалета, всячески оскорбляя и понося его. Арбалет понял, что он не поступил в лётную школу, и никогда не будет летать. Ну и бог с вами!
– Пошли, мам! – он взял её за руку. – Нас не приняли.
Мать всё понимала, она всегда старалась поддержать своего ущемлённого прихотливой судьбой сына, чтобы он не переживал из-за своего недостатка. Но это давно уже стало его неотвязным комплексом.
Учителя в школе тоже старались избавить его от заикания, заставляя читать вслух перед всем классом. Класс при этом, естественно, не сдерживался от весёлого и заразительного детского хохота. Всё заканчивалось очередной дракой. Арбалет бил очередного весельчака и уходил из этого враждебного ему и ненавистного людного места, где он чисто по-детски осознавал себя человеком, которых хуже других. Зато в драке ему не было равных, и тут он уж отрывался по-полной. Вот так постепенно он и становился изгоем. Общество само высокомерно отвергало его за незначительный, в сущности, физический недостаток. Он всё чувствовал и болезненно страдал, когда его били кнутом по его открытой людям детской душе… «Ну что ж, смеётся тот, кто смеётся последним». – уже со злостью и ненавистью смотрел на окружающих юный Арбалет. – «Ну-ну, смейтесь. Пощады вам не будет!» Это были его первые шаги в другой, добрый мир, мир преступный, где никто и никогда не насмехался над его недостатком.
Да, он ненавидел всех тогда, в детстве, когда всё было так ярко и оставляло такие глубокие, незаживающие раны в его неокрепшей и впечатлительной детской душе! Потом он повзрослел и научился справляться со своими эмоциями. Сколько бедная мама ни водила его по логопедам, пыталась спасти своего сына от заикания, никто так и не помог. А он очень хотел вылечиться, страдал от бессилия, загоняя всё глубже свой комплекс…
Но всё это было в далёком и счастливом прошлом. А сейчас он явственно представлял себя, не дай бог, забуксующим перед этим, величественным, как сфинкс, и крутым, как цирковой дрессировщик, Начальником конвоя. Он уже предчувствовал эту забавную картину и заранее посмеивался над предстоящим весёлым цирковым представлением…
Но когда назвали его фамилию, он спокойно встал и чётко без запинки, как по бумажке, прочитал начальнику всё о себе: фамилию, имя, срок и прочее. Он, конечно, ожидал совсем другого, но ещё раньше не раз замечал, что стрессовые ситуации почему-то наоборот, собирают его в форму и возвращают душевное равновесие. Чувствовал он себя прекрасно, и сразу позабыл о всех своих недостатках.
Он нагрузил на себя четыре баула, собранные челябинской братвой, и спокойным неспешным шагом преодолел эту пятидесятиметровку до своего воронка. Вокруг была тишина. Все замолчали перед каким-то многозначительным внутренним спокойствием Арбалета. Но когда он залез в воронок и уселся на своё место, крики возобновились с новой, небывалой силой. Конвой ещё громче и жёстче забивал всех в воронки… Ну вот, все на местах. Давай, друг-воронок, вези своих почётных пассажиров в очередную тюрягу!
Ну а тюряга и на самом деле оказалась тюрягой в полном смысле этого слова. Когда их привезли в новокузнецую тюрьму (видимо для того, чтобы перековать их в законопослушных граждан) и всех забили в одну камеру, где грязь не убиралась ещё с царских времён, а вонь не выветривалась с начала перестройки, Арбалет саркастически подумал: «Ну что же. Нас, ребят с Урала, этим не напугать». Но надзиратели неистово надрывали глотки, яростно махали дубинками, стараясь сразу запугать этап, деморализовать его и ввести в ступор.
Только разместились в камере, хотели чаю сварить «на дровах». Старые, опытные арестанты всегда так варят, имея в запасе и кружку положняковую и разорванные простыни, это – «дрова». Их поджигали, кружка накалялась, и через 5 минут чифирчок готов… но уже через несколько минут дверь вновь открылась, и стало не до этого.
– Давай, мрази, по десять человек на шмон. Бегом! – зачем-то орали придурковатые ребята в форме.
Арбалет, чтобы не томить себя ожиданием, пошёл в первой десятке. Ему, как юмористу-любителю, уже начинал нравиться этот балаганный и, очевидно, напускной ажиотаж, который вызывал на его лице только саркастическую улыбку, но страха не было ни капли. Иногда, правда, попадались среди арестантов и такие, кто боялся, на кого производил впечатление этот дурацкий крик. Попадались и такие, кто от страха обсирался или ссал в штаны. Этого, видимо, и добивались шкодливые надзиратели, костяк и квинтэссенция наших «правоохранительных органов». Они, как шакалы, чувствовали исходящий от зеков запах страха и как вампиры питались им, то есть получали желаемый результат.
И вот зеки, все десять человек, в шмон-комнате. Вопрос:
– Деньги, наркотики, запрещённые вещества есть?
У Арбалета, кроме дозволенных вещей никакого запрета не было, поэтому он был невозмутим и спокоен. А вот один дядя сдуру засуетился, глазки забегали… Поднаторевшие в своём ремесле легавые тут же, как клещи вцепились в него. Пара ударов дубинкой, и дядя раскололся, рассказал, что у него в заднем проходе денежки припрятаны. Его сразу увели в туалет для изъятия драгоценных билетов российского Банка… Немного погодя вернулся он крайне расстроенным: денежек, видимо, жалко. Зато надзиратели вернулись довольные, даже радостные от получения внеочередной премии: деньги они, конечно, забрали себе. Даже пахнущие говном бумажки доставляли им возвышенную… холопскую радость. Им, очевидно, нравилась такая работа: ковыряться в чужом говне.
Потом всех обшмонали, грубо раскидав вещи по грязному полу.
– Давай, быстрее поворачивайтесь, мрази! Собирайте, девочки, своё барахло!
И тут Арбалет не выдержал и, глядя в глаза самой наглой рожи, выпалил:
– Ты сама мразь, кукла казённая!
От такой неожиданной отдачи «кукла» несколько секунд ошеломлённо сидела, распялив свой блудливый рот, а потом немного очухалась.
– Ты что базаришь? Да мы тебя сломаем!
Но парни с этапа, уральские ребята, все как один поддержали Арбалета.