Изгои (Часть 4)
Шрифт:
В этот раз Арбалет заодно и научился ездить по этапу с комфортом.
В камеру зашёл седовласый дедушка. Арбалет тут же встал, уступая ему своё место, так как народу в ожидании этапа накопилось довольно много. Арбалет любезно поинтересовался:
– Дед, по какой статье?
Но дед, спокойно усевшись на предложенное место, поблагодарил, но на вопрос не отвечал. Немного позже он деловито вытащил из ушей вату и, удовлетворяя любопытство окружающих, объяснил Арбалету:
– Сижу уже 17 лет. Надоел этот вечный гул и шум во время этапа. Заткну уши ватой, и ничего не слыхать. Тело везут куда-то, а я в глубоком трансе общаюсь сам с собой. Достал книжечку и, не замечая окружающей суеты и
Так и Арбалет научился уходить в себя и быть в себе (т.е. быть на Вершине одиночества).
Маршрут заканчивался: Новокузнецк, Ленинск-Кузнецкий. Глубокой ночью столыпин прибыл к месту назначения. Разгрузки пришлось ждать долго. Теснота в вагоне была неимоверная. Народу натолкали плотнее, чем жареную кильку в банку. Все устали от разговоров и ожидания. Почти никто не спал. Одни дремали наверху, другие сидели, сгорбившись и пригорюнившись. Арбалет долго лежал, укрывшись с головой фуфайкой. Потом решил посчитать, сколько же их набито в этом тюремном купе. – Двадцать три человека: «Ха, двадцать три – моё число. Это знак. Но какой?»
Число действительно совпадало с днём его рождения, но в знаках и приметах он не разбирался, в символы не верил, но в том, что человек связан невидимыми нитями с окружающим миром, не сомневался. Арбалет отвернулся к стене, вспоминая последние события…
В день этапа вся камера провожала Арбалета. Обычно спали посменно: одни днём, другие – ночью, так как спальных мест на всех не хватало. Но в проводах Арбалета участвовали все. Надзиратель открыл кормушку.
– Десять минут на сборы.
Арбалет был, как говорится, всегда готов. А вот ребята сразу начали суетиться, собирать его в дальнюю сибирскую дорогу. Общак собирался постоянно, и на этап все уезжали достойно упакованными. Обеспечивали всем: чаем, куревом, консервами. Если была нужда, давали и мыло, пасту, сменное бельё. В общем, зеки помогали зекам, обеспечивая отъезжающих всем необходимым на первое время. Дай бог здоровья и удачи этим бескорыстным людям, придерживающимся суровых, но справедливых Воровских понятий, тем, кому небезразлична судьба любого арестанта.
Да, это – особый мир. И многие талантливые и мужественные люди держатся за Идею, отстаивают её и страдают за неё, проходя по жизни через ломки, пытки и унижения, жертвуя своими жизнями и погибая в тюремных казематах. Воровская Идея – это организованный порядок, за который держатся люди, чтобы избежать всеобщего хаоса и беспредела.
Дай Бог вам всего хорошего, и низкий поклон вам, наши братья по Духу!
(Просто смешно смотреть на экраны телевизоров, когда собираются на всякие шутовские форумы бывшие комсомольские шестёрки и начинают рассуждать и трезвонить о какой-то «национальной идее». Да вы, вечные холуи, всегда подрабатывавшие на побегушках у «старших товарищей», когда-нибудь думали самостоятельно? Признайтесь честно, что вам даже во сне никогда никакая мысль в головы не приходила! Нет у вас ничего в головах. Но вы можете принять на вооружение с нашего барского плеча… Воровскую идею. Дарим вам её на вашу духовную бедность… Или вы её давно уже сами приняли?... Нет, не доросли вы ещё до «идей», наркоманы, сидящие на нефтяной игле!).
Как привык Арбалет к этим замечательным людям, с которыми, увы, приходилось расставаться! И не только ужасные, прямо скажем, нечеловеческие условия содержания в этой убогой конуре сблизили их. В каждом из этих отвергнутых обществом страдальцев именно в этих условиях обнаружились вдруг высокие благородные чувства и лучшие человеческие качества. Арбалет увидел и оценил их непростой внутренний духовный мир: их безжалостно ломала жизнь, но они, несмотря ни на что, оставались людьми.
Всем было грустно, никто почему-то не хотел расставаться с нашим героем, каждый хотел что-то подарить, поддержать чем-то своим самым лучшим. Арбалет уже начал и сопротивляться.
– Хорош, братва! Ну как я повезу все эти баулы?
– Давай, давай затаривайся. Дольше нас вспоминать будешь. – юморил неунывающий Коваль.
– Ну, а сигареты зачем? Я не курю уже две недели?
– Ничего, пригодятся. Отдашь нуждающимся.
– Ну, братва… – сердце Арбалета переполняло чувство благодарности и любви к этим отверженным и несгибаемым людям.
– Давай, садись на дорожку.
Все сели и помолчали, пока Коваль не прервал эту трогательную, сентиментальную тишину.
– Ну всё, брат. Дай бог тебе удачи в пути. Всем достойным – привет. Давай, не грусти. Даст бог, увидимся.
Каждый подходил и по-братски обнимал Арбалета.
– Давай, брат, держись…
…А сейчас Арбалет лежал в тесном купе «пассажирского» поезда, думал и вспоминал уральскую братву, которая может быть, и сама не осознавая этого, всегда учила его правильной жизни. Даже сейчас его согревала теплота, с которой провожали на родине его друзья.
Жизнь – везде жизнь. И достойные люди всюду найдутся, для этого достаточно самому быть достойным человеком. Так устроен этот мир. Кому-то суждено жировать и веселиться, а кому-то – задыхаться в промозглых камерах, ездить по этапам в тесных удушливых вагонах, корчиться от боли в ШИЗО под ударами беспредельных служак, скрипеть зубами и молча погибать, через постоянные страдания понимая и осознавая что-то такое, что недоступно пониманию других, добродетельных и добропорядочных, граждан. Истины открываются человеку только через страдания, только от необыкновенных людей, только в трагических ситуациях. Главное, чтобы на душе оставался след, такая приятная теплота от ошеломляющей новизны.
Арбалет ни о чём не жалел, он, наоборот, благодарил Бога за то, что он идёт этим, своим путём. Он никому не завидовал. Он знал, что самая плохая своя судьба лучше любой чужой судьбы… Полусонное бдение этапа продолжалось до самого утра, пока не приехали за зеками воронки, чтобы увезти их в ленинск-кузнецкую тюрьму.
Разгрузка началась крикливо и шумно. Надзиратели были явно навеселе, но почему-то злые, как собаки.
– Давай, быстрей!
Истошные крики и злобный лай резко пробуждали заспанную публику, открывая ей блестящую перспективу новой, лагерной жизни. Этап по обычным меркам был небольшой – всего сорок человек. Всех вытаскивали из вагона и рассаживали прямо на снег напротив трёх воронков. Вокзал был плотно оцеплен.
– Руки – за голову! Головы – вниз! Не разговаривать! Сидеть тихо! – как оглашенный орал начальник конвоя. – Не переговариваться! Шаг в сторону – стреляю!
Он стоял, покачиваясь, перед зеками в новом дублёно казённом полушубочке, а вдалеке деловито спешили куда-то мирные обыватели со своими житейскими заботами, не обращая никакого внимания на этапный гомон (Привыкли, наверное. «Привычка свыше нам дана…»).
Раннее утро. Снег, грязь, слякоть, невыспавшиеся серые лица, злобный лай и истерические крики… Арбалет поднял глаза и увидел на крыше вокзала хорошо узнаваемый портрет Владимира Ильича Ленина! «Ага! Попал из 21-го века в 20-й». – юморил про себя, разумеется, Арбалет. – «Вот это – настоящий гений. Его давно уже нет в живых, а тут, на ленинск-кузнецкой крыше, вовсю живут ещё его идеи».