Изменить будущее
Шрифт:
Это решение привело к росту коррупции и способствовало облегчению оперативного подхода зарубежных спецслужб к источникам секретной информации, так как руководящая элита страны оказалась без контрразведывательного прикрытия.
Я слышал про Комитет Партийного Контроля, который, вроде бы имел свою разведку и контрразведку, но чтобы такие же структуры имел "обычный" Общий ЦК… Это для меня стало открытием.
24 декабря 1984 года (месяц назад).
– Надо же! Угораздило Устинова умереть двадцатого декабря, в день чекиста! –
– Может быть, совпадение? – Юрий Иванович пожал плечами и, помолчав, предложил. – Надо к Боголюбову сейчас пробиться и нашего человека ему предложить в "его" аппарат. Удобный момент. Пробрался бы ты к нему, а, Пётр Иванович. Ты ж говорил, у тебя есть аргументы для убеждения… И не надо будет тебе с ним в его кабинете разговаривать. Кто его знает, что у него там? А здесь, в колонном зале, точно ничего нет.
– Не уверен, – помотал головой Ивашутин. – Но… Надо попробовать. Я подставлю тебя… Скажу, что это твой парень. Что ему надо пересидеть какое-то время под крышей ЦК, чтобы потом перетечь за кордон и стать приманкой для ЦРУ.
– Не слишком мудрёно? Всё это здесь говорить…
– Всё-то нет, конечно… Сейчас намекну на его должок, а остальное завтра. Приходить в кабинет всё равно придётся, но второй разговор – не первый. Тем паче, надо будет обсудить его взаимодействие с новым министром обороны и попытаться расставить новые приоритеты в промышленности. Наши средства доставки задвинули хрен знает куда…
Утром двадцать второго января я входил в здание Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза. Никогда бы в жизни не подумал, что это возможно. Дом на Старой Площади партаппаратчики боялись больше, чем здание на Лубянке.
Авторитет его сильно вырос именно при Леониде Ильиче, когда международный статус Генерального Секретаря сравнился со статусами премьер министров и президентов западных стран. И усилия в этом приложил товарищ Громыко, упорно разъяснявший, что такое "генеральный секретарь" в СССР. В благодарность за это Леонид Ильич переподчинил Министерство Иностранных Дел лично себе, выведя Громыко из подчинения премьер министра Косыгина.
Меня, мои паспорт и партийный билет охранник рассматривал пристально и тщательно около пяти минут. Потом полистал отпечатанные на машинке списки и внёс меня в журнал посетителей.
– Вам на второй этаж. Покажете пропуск дежурному по этажу.
Он выдал мне пропуск и сказал:
– Следующий.
Дежурный, сидящий за столом в центре вестибюля второго этажа, показал мне рукой направо. Там я и увидел огромную, мне показалось, в четверть двери, бронзовую табличку "Боголюбов Клавдий Михайлович – заведующий Общим Отделом ЦК КПСС".
В приёмной завотделом уже присутствовало несколько посетителей и мне пришлось присесть на стул и немного, по просьбе секретаря, подождать, но сразу же после вышедшего из кабинета Боголюбова человека, впустили меня.
Клавдий Михайлович был суров, статен и лыс. Чёрный костюм безукоризненно сидел на его грузноватом теле. Такой же безукоризненной белизной сверкала его шёлковая рубашка.
– Надолго к нам, молодой человек?
– Здравствуйте, Клавдий Михайлович. Не знаю. Возможно, до марта.
– Не спрашиваю, что будет в марте… Что умеете? Слышал, закончили школу Поляковой?
"О, бля", – подумал я, – "Не уж-то Ивашутин проговорился?"
– Не готов распространяться, Клавдий Михайлович, о том где, и чему учился, но умею многое.
– Ну и хорошо. У нас имеется вакантное место в седьмом секторе. Вам же всё равно, где сидеть? Архивной пыли не боитесь?
Боголюбов черканул на пропуске несколько букв и цифр и отдал пропуск мне.
– Отдайте Петру Константиновичу, – он показал пальцем на, незнамо, как появившегося, стоящего в дверях секретаря.
Я отдал розовый листок и вышел из кабинета.
Работа моя заключалась в проведении выписок из архивных документов по заявкам лиц и организаций, заверенных санкциями и допусками. Согласно заявке я шёл в архив, получал документ и там же выписывал необходимую информацию в рабочий блокнот. Из блокнота я переносил с помощью печатной машинки текст на лист формата а-4, заверял его у архивариуса, который сверялся с оригиналом и отправлял адресату. Заявок было много. Чего касались заявки сказать не могу. Всё было секретно, секретно и ещё раз секретно.
Несколько раз лица приходили в архив лично и знакомились с документом в моём присутствии, прочитывая его и сразу возвращая его обратно. Тогда он просто расписывался в формуляре документа и в моём журнале.
Я не вникал в содержание документов, но они ложились и ложились в мою память, как в надёжное хранилище.
Через две недели работы в архиве меня вызвали к заведующему отделом.
– Как вам работа? – Спросил Боголюбов.
– Как работа, – ответил я.
– Не скучная?
Я промолчал, ожидая продолжения.
– Что вы можете сказать про документ 216587 дробь 38 дробь 4 тире "Н" большая тире "пд" маленькие.
Я помолчал, раздумывая, что нужно говорить, а что не желательно.
– Товарищи обратили внимание, что вы печатаете документ по памяти, не глядя в текст. Вы помните его сейчас?
– Помню, – сказал я.
– Можете изложить?
– Дословно?
Боголюбов вздёрнул брови.
– Попробуйте…
Я попробовал. Зав. Отделом сверился с текстом, лежащим на столе, и мотнул головой.
– Идите работайте, – сказал он.
Я пошёл работать.
Ещё через месяц меня пригласили на совещание начальников секторов.
– Стенографию знаете? – Спросил Пётр Константинович.
– Знаю.
– Вот и посидите с нашим стенографистом. Он в том углу, вы в этом.
После совещания Пётр Константинович забрал у меня блокнот и передал его моему коллеге. Тот посмотрел и удовлетворённо кивнул.
– Оформите протокол совещания, пожалуйста, Александр Сергеевич, а вы, Игорь Львович, – сказал он мне, останьтесь пожалуйста.