Изменить будущее
Шрифт:
– Вот зачем это было делать? Что я скажу своей девушке? Когда вы уже научитесь работать с людьми, костоломы?
– Ты поучи-поучи… Салага…
– Старший лейтенант, между прочим…
Майор зарычал.
– Урою!
– Майор, не доводи до греха, – сказал я, расстёгивая наручник своим ключом. – Оно тебе надо? Кого ты на понт хочешь взять? Робота? Я даже если бы и захотел что рассказать, то не знаю. Забыл уже. Тут помню, тут не помню. Да и зачем вам лезть во внутренние дела государства?
– Это ты нашим командирам скажи… – буркнул майор. – Что я тебя не знаю, что ли. Выучил за эти годы. Дай цифирки, а? – Мрачно попросил ГРУшник.
– Во-первых, так не просят, а во-вторых не помню. Даже под пытками не смогу вспомнить. А заветных слов ты не знаешь. Даже, "пожалуйста"…
– Выходи, – сказал майор.
– А дверку открыть?
Майор потянулся к ручке двери и его шея соблазнительно раскрылась.
– Даже не думай, – сказал он.
Я с сожалением вздохнул и вышел.
– Юра, ты один не справишься. У тебя своих ребят, раз-два и обчёлся. Вскрывай карты, и работаем вместе. Ты же меня знаешь.
Ивашутин шагал по "аквариуму" – комнате для секретных переговоров, туда-сюда. Мебели в комнате не было. Сквозь стекло виднелось абсолютно пустое пространство до бетонных стен. Трёхпакетный стекольный набор был заполнен специальным гелем, не передающим вибрацию, вернее, передающим не "ту" вибрацию. Любая, даже прозрачная плёнка могла быть обнаружена после наклейки на стекло сразу же. ГРУ поэтому называли аквариумом, а не потому, что так захотел печально известный писатель Виктор Суворов.
– А у тебя своих сколько? – Спросил Юрий Иванович.
– Есть немножко. Тоже немного, но…
– Значит, не покололся "малыш".
– Мы его и не кололи. Спросили напрямую, он не ответил, сослался на потерю памяти…
Юрий Иванович молчал, размышлял и склонялся к принятию предложения начальника ГРУ. Ивашутин, всю жизнь прослуживший в контрразведке, обладал явно большим количеством своих людей, и в комитете, и в правительстве, и в партийных органах.
– Ты, Юра, пойми, что "он" очень… очень непростой человек. Мы ведём его с 1979 года и уже тогда "он" выпадал из стандарта. Ещё будучи школьником. Я разговаривал с ним лично… Ты в курсе?
– Я в курсе. И как он от вас ушёл в курсе.
Ивашутин развёл руками.
– Ну вот, ты в курсе… Я и не сомневался… Но ты в курсе, что наши аналитики не могут его вогнать ни в одну поведенческую схему? Он как паровоз прёт по выбранному пути…
Ивашутин помолчал.
– Юра, так не бывает. Я сразу, как мне принесли запись вашего разговора, понял, в чём дело.
Юрий Иванович печально усмехнулся.
– Юрий Иванович, даже не извиняюсь… Работа у нас такая. Да и ребята не тебя вели, а его. И не слушали тебя без него. Я категорически запретил.
– Так что же ты понял? – Прервал молчание собеседник.
Начальник ГРУ посмотрел на начальника СВР, явно вспоминая мысль.
– Ах, да… Что я понял? Я понял, что он видел сны и раньше. Ещё до вашей обработки. Он же у вас проходит, как я понимаю, по программе "Д"?
Иваныч вздохнул. Ивашутин махнул на него рукой.
– Ой да не надо! А то мы наших ребят не прогоняли через вашу Марину…
– Почему вы так подумали?
– Да потому! Он точно идёт к намеченной цели. И цель его не материальная, а физическая. Вернее – психофизическая. Его цель был ваш институт, вот что я тебе скажу… Он как-то узнал, ещё будучи пацаном, что такие эксперименты идут и узнал, где они идут. Он ведь к нам не пошёл, хоть мы его и звали, а пошёл к тебе. Это ты у нас "экспериментатор"… Из, хрен знает кого, агентуру лепишь.
Юрий Иванович чуть не обиделся, но передумал. Ивашутин был отчасти прав, но так как он не был настоящим разведчиком, то не понимал психологических особенностей и мотивировки разведчиков нелегалов и объяснять ему нюансы этой работы было бесполезно.
– Давайте ближе к делу, – предложил Юрий Иванович.
– А я говорю, – обрадовался Пётр Иванович. – Давай.
Элли встречала меня в аэропорту. Эта паршивка прилетела не предупредив. Адрес я не скрывал, и она завалилась в дом "моей матери", как новогодний снег. Стоял канун Рождества, аэропорт, соответственно украшенный, отражался в глазах Элли праздником.
– Ах ты проказница! – Сказал я, грозя ей пальцем. – Ты ломаешь Британские устои. Разве принято в лучших домах Лондона и Парижа, приличной девушке бросаться сломя голову за тридевять земель.
Элли захлопала глазами, не разобравшись в моих метафорах, потом ткнула меня кулачком в живот.
– Ну тебя, умник. Где ты видишь здесь Парижскую девушку?
Она прильнула ко мне своим хрупким тельцем и повисла на шее.
– Э-э-э… – Сказал я. – Меня сейчас арестуют за порнографию. Я же в коротких шортах.
Она скользнула одной рукой между нами, и я вынужден был прижаться к ней ещё ближе, чтобы не осрамиться. Так и стояли обнявшись, пока я не "придушил" свои рецепторы.
Декабрь в Мельбурне один из самых жарких месяцев в году, и мы целыми днями пропадали на пляже Алтона, установив там палатку. Вода в Тасмановом море особо тёплой никогда не бывает и мы спасались в нём от жары плавая в маске с трубкой и ластах. Мы вступили в "клуб любителей рыбной ловли" и охотились с острогами на небольших местных рыбешек.
– Отличная у тебя маман, – как-то сказала Элли. – С ней удивительно легко. И вы с ней… совсем по-дружески. Мои предки не такие. Столько шума устроили, когда я уезжала.
– Да, Джессика современная. У нас в Австралии немного попроще. Родители не так сильно опекают детей. Мы с парнями уходили в разведку уже с двенадцати лет. У нас тут места… В основном все живут у моря, а чуть дальше от побережья места дикие. И сухие.
– Мне тут нравится, – сказала Элли.
– Оставайся, – сказал я.