Изменить будущее
Шрифт:
Мной занимались родители. Моим непослушным телом и ленивым мозгом. А мне ничего не хотеось, как в аутотренинге: вам не хочется двигать руками и ногами, не хочется шевелиться. Тёплая тяжесть наполнила ваше тело… Ваше тело свинцово тяжёлое… Лёгкий ветерок овевает ваш лоб… Голова свободна от мыслей. Голова светлая и ясная… И пустая…
Папа сделал систему блоков, и, пропустив через них верёвки, дёргал моими руками и ногами. Он наловчился так, что даже я удивлялся, как они ловко вышагивали в воздухе.
– Это мой тренажёр, – шутил папа. – И тебе полезно, и мне…
Потом он переворачивал меня на живот и продолжал процедуру растягивая меня назад.
– "Органы движения, органы движения…", – часто вспоминал он фразу из фильма "Любовь и голуби".
Потом он делал мне массаж всего тела.
– Ты вставай давай! Нечего разлёживаться! – Бурчал отец, но запах не проходил, а с ним не проходила апатия.
Как-то вечером по телевизору показывали выступление юмориста-сатирика Жванецкого Михал Михалыча. Мне он всегда нравился, и я стал прислушиваться к знакомым дословно юморескам.
– … И почему за окном неподвижно стоят деревья, а под кроватью стучат колёса и выжатый лимон с лапками? Видимо канарейку выдавил в бокал. Будем ждать вспышек памяти или сведений со стороны…
Жванецкий закончил под телевизионные аплодисменты и под всхлипывания моей мамы. Отец тоже крякнул и поднялся с кресла. Он подошёл ближе и спросил:
– Слышал? Похоже, это про тебя… А, Мишаня? Кто так тебя выжал? Что случилось? Это доктора, что ли? Своими лекарствами? Не бывает так… Они тебе весь мозг выжали, как лимон… Ты, это…Не превращайся в канарейку… Мать пожалей.
Последние слова он прошептал, но мама всё равно услышала и, взвыв, выбежала из комнаты и спряталась в ванной. Ушёл и отец.
Я погасил висящий на стене за моей головой плоский торшер, подаренный маме дядей Геной, заложил руки за голову и задумался.
– Лимон с лапками… – вслух произнёс я и хихикнул.
Я вынул из-за головы руки и прикоснулся ими к лицу.
– Бля…Руки… Шевелятся…
Руки схватились за висящие с потолка верёвки тренажёров и попробовали подтянуться. Хрен вам, называется. Но настроение у меня вдруг стало улучшаться. Апатия с каждым рывком ослабевших мышц отступала, зато наваливалась слабость. Тело задрожало и опало на диван. Сердце билось, как несущаяся галопом лошадь. Тыг-дык, тыг-дык, тыг-дык, тыг-дык…
– Так… Этого ещё не хватало…
Галопирующий ритм сердца являлся показателем недостаточности миокарда.
– А ты что хотел?! – Возмутился вдруг разум. – Лежишь тут месяцами, а потом вдруг дёргаться начинаешь! Как полудохлая канарейка…
Дополнительный тон имел низкую частоту. Левый желудочек недорабатывал из-за своей гипертрофии.
– Как и в тот раз… Да… Патология… И как следствие – стенокардия и гипертония после сорока…
– Так, млять, после сорока, а не в двадцать шесть! – Вскричал разум.
– Ты кто? – Спросил я.
– Хрен в пальто! – Сказал разум. – Сам, млять, с собой разговариваешь… Вообще охренел?!
– У-у-у-у… Как всё запущено-то… – сказал я сам себе.
– А ты думал… Сознание, брат, если им не владеть, имеет свойство раздваиваться и раздваиваться. Так что… Соберись, тряпка, если не хочешь разорваться на тысячу маленьких медвежат. С твоими-то коробочками и ящичками в мозгу.
Вспомнив про "коробочки и ящички", я вдруг ощутил вспышку в мозге, как от свето-шумовой гранаты, и вспомнил всё.
– Охренеть! Так вот ты какое, северное сияние, – сказал разум и растворился во мне.
Чтобы подняться на ноги мне потребовалось две недели. Ещё две недели мне потребовалось для того, чтобы дойти до балкона и вернуться обратно без помощи папы. Ещё две недели…И ещё две недели… И ещё… Однако запах прожжённого облучением мозга не проходил.
Матриц не было, как не было моих уникальных способностей саморегуляции тела. Я не мог, как раньше, управлять рецепторами и ячейками памяти. Пользоваться мог… Что-то положить, разложить по разным ячейкам, достать… Это да… Но "отформатировать" накопители, добавив уровни, и установить замки, я не мог. Как и открыть закрытые ячейки.
Это меня не особо тревожило, потому, что я помнил про себя только то, что лежало в первой ячейке: мама, папа, школа, институт, ВБТРФ, плавбаза.
Вторым планом в памяти, словно сон, мелькали обрывки чужой жизни в Лондоне. Они и воспринимались мной, как сон. Только как сон.
Мне вспоминались испуганные лица врачей, делавших мне искусственное дыхание и массаж сердца, но что это были за врачи, из школьной жизни, или судовые, мне было не понятно. Но, честно говоря, мне всё было по барабану. Я наслаждался своим телом, своим домом и своими родителями.
Наступило лето 1987 года. Инвалидность с меня сняли, но из плавсостава перевели в береговое подразделение. Мне предложили должность старшего строителя на Базе Технического Обслуживания судов флота ВБТРФ "Суппорт".
В мои обязанности входило согласование смет ремонта, калькуляций, приемка, подписание актов, ну и соблюдение сроков.
Как говорил тот же Жванецкий: "чтобы нашими людями руководить, надо с утра принять…" Что наши бригадиры, мастера, а глядя на них и остальной работный люд, с удовольствием делали и общались на одном языке, на одной волне, в едином ритме, но без особого трудового энтузиазма.
Я, как молодой коммунист, поднял вопрос о моральном и физическом облике строителей коммунизма, мешающием решению производственных задач, но понят не был, ни секретарём парткома БТО, ни членами бюро, ни начальником БТО. Я удивился и задумался.
На следующем собрании "старший калькулятор" подняла вопрос приписок.
– Трубопроводом, который мы заменили в 1986 году, можно обернуть земной шар два раза, – мужественно заявила она, и все рассмеялись. – Вот и Шелест не даст соврать…
Не ожидав такой "подлянки", мой ум лихорадочно искал слова и не нашёл ничего лучше, как выдавить: