Изобретение зла
Шрифт:
– На, читай... А теперь попробуй рассказать.
– Про обморок? Пожалуйста.
Я снова начал говорить, не глядя в книгу. Я говорил, пока Синяя не остановила меня.
– Хватит. Мне это не нравится.
– Почему?
– Потому что это страшно.
Я вспомнил, что мне нужно все время бояться и начал пугаться изо всех сил.
Получалось плохо. Так себе.
– Тогда сама почитай, - сказал я.
– Не буду. Я и так знаю, что облака бывают кучеобразные и своеобразные.
– Не правильно.
– Нет, правильно. Раз я хочу, значит, так и будет. Хватит, мне уже надоело читать.
– Ну ладно, пока.
– Пока.
Я отвернул одеяло и любопытная лошадиная голова быстро отодвинулась.
Подслушавала, значит. Даже эти бывают любопытными.
– Давай отсюда, лапочка, - сказал я ей.
– Нечего меня нюхать, я не цветочек.
– Не могу задуть, - сказала Синяя.
– Что?
– Свечку.
Я взял огарок и дунул изо всех сил. Пламя сбилось, пропало и появилось снова. Я дунул ещё раз и придавил фитиль пальцами. Фитиль не обжигал. Как только я освободил его, огонек воскрес.
– Я же говорил, что это необычная свеча. Я возьму одну, пригодится вместо фонарика.
– Вот, возьми, заверни в платок. Чтобы не обожгла.
108
Я выглянул. Коридор, как тяжелый пес прыгнул мне в лицо и, облизанный полусветом, я щурился несколько секунд. Стол дежурной уже не был пуст. На нем лежала, придавив ладони лбом, голова Ложки; Ложка, видно, спала. (Ложкой мы называли другую нянечку, которая сменяла Лариску. Прозвищем Ложка была обязана своей фигуре.)
Котенок уже исчез. Он пропутешествовал в другое, более подходящее место.
В бак для отходов, например. Но, потеряв котенка, стол сделал новое приобретение: на нем выросла банка с водой, красиво и полосато отражающая свет.
Стена на месте Синей Комнаты все надувалась и равномерно билась, как будто она собиралась родить что-то особенное.
Если идти тихонько, то Ложка не проснется.
Я стал идти тихонько, но Ложка не спала. Она вздрогнула и порывисто обернулась, неуклюже толкнув коленями стол. Стол звякнул, выпустив маленький звук, хранившийся в телефонной трубке.
Она снова отвернулась и положила голову на руки. Оказывается, она плакала.
От вида плачущей толстой тети мне захотелось всплакнуть самому, как это всегда хочется сделать за компанию, если у тебя нет более важных на сей момент чувств.
Я прошлепал поближе и, чтобы спросить что-нибудь, спросил:
– Можно воды выпить?
Она не ответила.
– А она тут чистая?
Я встал на носки, чтобы дотянуться лицом к горлышку банки, и стал пить. С каждым всасыванием воды становилось меньше и на третьем глотке губы уже ничего не достали, несмотря на то, что пришлось сильно придавить нос.
– Спасибо, я уже напился.
Я сделал медленные три глотка для того, чтобы Ложка успела вытереть слезы.
Ложка вытерла и притворилась строгой. Она так сжала губы, что огромный рот стал почти обыкновенным.
"Что ты делал в палате у девочек? И почему рубашка расстегнута?", написала она карандашом на обороте календарика.
– Потому что под одеялом было жарко.
"Ты там спал?"
– Нет, мы были вместе с Синей под одеялом.
Кажется, ситуация начинала трогать её женское сердце.
– Ну мы с ней вначале сидели рядом на кровати, - начал рассказывать я, - а потом решили залезть под одеяло. У нас был фонарик, чтобы все было хорошо видно.
Ложка была так тронута, что совсем забыла свои недавние слезы.
Она написала на календарике восклицательный знак.
– А потом Синяя сняла платье, а я расстегнул рубашку. Она голенькая совсем худючая.
Глаза у Ложки стали совсем круглыми.
– Ну да.
"И что же вы делали потом?"
Она сомневалась, что мы могли что-то делать.
– Потом читали книжку.
"Вот это книжка была интересная! Про что?"
– Про облака. Облака бывают кучеобразные и своеобразные. Только это неправильно, это Синяя так говорит, а правильно...
Я процитировал большой кусок из статьи.
"Вижу, что вы там серьезно занимались. А разве так интересно про облака читать?"
– Нет, про облака не очень. Мы про рай хотели узнать. Но про рай там не написано. Может быть, его и не бывает.
Сейчас стена вздувалась и пульсировала сильнее. Но страшно не было.
Наверное, мы все были под наркозом.
Ложка взяла меня за подмышки и посадила на стол впереди себя, рядом с банкой и звякавшим телефоном. Она внимательно на меня посмотрела. Ложка была рыжей, коротко обстриженной, полной, ни капельки не умеющей заниматься собою молодой женщиной; её глаза не были красивы: это был не тот серый цвет, который красив своей насыщенностью, своей близостью к голубому или золотистому, это был тусклый, пепельно-обмарочный оттенок.
– Так рай есть или нет?
По стене пошли трещины. Они поползли к потолку и на потолке отклеились обои. Бумажный лист затрепетал, как будто из трещины шел сильный ветер. Одна из трещин расширялась равномерными рывками. Раздался стон, похожий на человеческий.
– Что-то хочет вылезти из стены, - сказал я.
Она кивнула, довольно равнодушно.
– Так рай есть или нет?
– повторил я свой вопрос.
Стена оглушительно лопнула. Несколько неровных кирпичных блоков, ужасно здоровенных, перегородили коридор. Среди них что-то шевелилось, клубы цементной и меловой пыли мешали видеть.