Изобретение зла
Шрифт:
Каждый камешек просто лопается от смысла - разве ты этого не видишь?
– Вижу. Что это значит?
– Это значит конец всему. Мы больше не встретимся. Пожелай мне счастья.
– Тебе?
– удивился Пестрый.
– Тебе нужно счастье?
– Да. Мои пути неизмеримо сложнее твоих. Мои трагедии глубже. Моя боль острее и она не лечится временем. Мои проблемы - океаны по сравнению с вашими лужицами. Ты не можешь даже отдаленно вообразить их себе.
– Желаю счастья.
– Спасибо. Запомни эту ночь, если сумеешь её пережить.
– Что с игрой? Что в госпитале?
– Игра закончена. Она окончилась за пять минут до полуночи. Забудь о том.
И он сразу забыл. Он стоял на груде черных камней среди снежной ночи и не понимал, как он здесь оказался. Он помнил свое имя, возраст, любые сведения о себе - не помнил лишь событий последних недель. В свисте ветра слышались торжественные ноты. Звезды медленно уменьшались и становились сами собой.
Холодало и над незамерзающим ручьем вставали и двигались туманные формы. Небо стало цвета густых синих чернил. Тут и там вспыхивали зеленые лучи и его маленькое тело бросало днинные тени во все стороны сразу. Вдалеке рушились здания - это продолжалась величайшая война, которая так и не закончилась, а из острой перешла в хроническую. Каждый воевал с каждым, чтобы отомстить каждому за те обиды, которые каддый каждому наносил и обид тех было так много, что каждый помнил лишь небольшую часть из них. Продолжался четвертый этап величайшей войны, этап вечного и бессмысленного террора, который мог закончиться лишь всеобщим уничтожением и уже был близок к этому концу.
Сейчас на планете оставалось лишь шесть полуразрушенных городов и несколько десятков селений. Война шла везде, хотя и не всегда бурно. Сотни городов вымерли за последнее столетие и некоторые из них ещё не были занесены песком.
Кое-где среди пустынь торчали иглы небоскребов, занесенные до средних этажей. В таких зданиях ещё можно было найти остатки ветхой роскоши, а некоторая техника, сработанная на века, продолжала работать. На тектонических платформах, погруженных на дно морей, ещё можно было найти шедевры архитектуры последних веков, пинакотеки и библиотеки из пластиковых книг, не подверженных тлению.
Прибой шевелил страницы и любопытные морские чудища смотрели так, будто пытались разгадать тайные знаки. В одном из самых южных городов война даже прекращалась порой на многие недели и люди успевали оправиться от бедствий. В том городе, который когда-то назывался Рио, а теперь утратил название за ненадобностью, люди почти успокоились и даже принялись писать пятый том истории величайшей войны.
Ренальдо Альви, заточенный в стальном кувшне и ежедневно пытаемый жарой, писал первые страницы новой книги на сухих листках, которые сворачивались в горячем воздухе. Он не был виновен и его судьи знали о его невиновности и даже в приговоре суда он был объявлен невиновным. Но все же он был приговорен к смерти
– ведь к смерти теперь приговаривали лишь невиновных. Смерть невинной жертвы производит большее впечатление на противника, поэтому она заменяет порой десяток казней, произведенных над негодяями. Ренальдо Альви пытали жарой для того, чтобы вынудить сдаться его брата, а брат скрывался после того, как смертельно оскорбил внука своего друга, а внук, в свою очередь...
Ренальдо был историком и он писал так:
Как доказала история, главной опасностью были не войны,
не болезни, не загрязнение среды, не бунт техники и не
вырождение - а терроризм. Если все прошлые беды и болезни
человечества оказались так или иначе поправимы и излечимы,
то терроризм, ставший правилом и традицией, сменивший войну
в её былом обличье, есть та смертельная язва, которая может
положить всем нам конец. Начавшийся с захвата заложников,
домов, средств передвижения и самолетов, он перерос в
захват и уничтожение поселков, улиц и городов. За последние
триста лет уровень террора медленно возрастал. Никакие меры
не позволили его снизить. А теперь мы просто до того
привыкли к нему, что перестали бороться. Господи, спаси нас!
Пестрый сошел с камней и, заметив две черные тени, бросился в сторону. Но было поздно. У людей, которые схватили его, были уже почти человеческие лица, это означало, что игра закончена и последняя ночь близилась к концу. Люди снова обрели дар речи, хотя их рты ещё были слишком широки.
– У меня ничего нет!
– закричал Пестрый.
– Заткнись, видим!
– Я ничего не сделал! Я просто иду домой!
– Слышишь, Васюнь, он ничего не сделал!
– отозвалась рожа в бороде.
Точно, он пацан совсем. Как раз такой нам и нужен.
– Зачем я вам?
– Армия Свободы не пойдет на штурм, если мы будем иметь невинного ребека для пыток.
– Кто такие Армия Свободы?
– Какая тебе разница?
– А если вы поймаете кого-то другого?
– Мы уже поймали четверых. В таких делах ведь - чем больше народу, тем лучше. Закуси губу, сейчас мы будем ломать тебе лодыжки. Будь мужчиной, парень.
– Не надо! Я не убегу!
– Все так говорят. Васюнь, поставь его коленями сюда. И ноги шире. Голову ему пригни. Осторожно, чтоб не укусил.
– Дергается!
– Придави немного горло и он уснет. Ты как первый раз замужем!
Вдруг Пестрый почувствовал облегчение. Туша, пахнущая углем и гарью, отпустила его горло и скатилась вниз по камням. Второй испуганно оглядывался.
Вокруг него кружили шесть летающих кулаков.
– Спасибо!
– крикнул Пестрый.
– Желаю тебе счастья! Я запомню сегодняшнюю ночь! Только не надо его убивать, пожалуйста!
И он побежал в сторону своего горящего дома. Он ни разу не обернулся по пути. Над городом уже пылал негасимый газовый факел.
102
Я вернулся тем же путем, снял верхние вещи, и собирался повесить на их крючки. Лестница была темной, но все огромное здание, казалось, жило. Темнота тоже была живой.
– Эй, тут есть кто-нибудь?
Вспышка была такой яркой, что я чуть не ослеп. Я даже закричал от боли. Я закрыл глаза и подождал, пока боль пройдет. Потом я посмотрел вокруг и понял, что с моим зрением что-то все же случилось: все тени окрасились в голубоватый цвет. Но гул исчез; это было огромным облегчением, хотя в последнее время я его не замечал. Так приятно, когда ничего не гудит.