Изобретение зла
Шрифт:
– Значит, она знает все?
– Конечно. Она знает все.
– А как же моя свобода воли?
– У тебя есть свобода воли, но Машина тебя направит, если ты ошибешься.
– Для этого она послала тебя?
– Да. Я нужна для того, чтобы ты не мешал игре. Игра все равно будет идти, чтобы ты ни сделал. Я просто предупреждаю твои ошибки. Я не хочу, чтобы ты страдал от своего неразумия, сражаясь с ней. Она тоже не хочет тебя карать.
– Но я до сих пор не понял главного: я создан ею или я настоящий?
– Ты создан ею и ты настоящий. Это два эквивалентных состояния. Ты просто стоишь на своей, человеческой точке зрения. Так древние не могли поверить, что
Земля висит в пустоте, ни на что не опираясь.
– А ты?
– Я настоящая, но я не человек. Зато я очень похожа на человека. Я, например, могу родить тебе ребенка и очень хочу это сделать. Я уже заразилась человеческой психологией. Я понимаю, что значат дети.
– Что же они значат?
– Это пародия на бессмертие, данная вам. Бессмертное существо не станет размножаться. Но это интересно и увлекает. Так как насчет ребенка?
– Я не понимаю, как это возможно биологически.
– Он будет только твой, твоя точная генетическая копия. Я ведь не женщина.
Я буду только инкубатором для него. Когда он родится, я смогу его выкормить.
– Он будет очень похож на меня?
– Он будет в точности как твоя детская фотография.
– Я согласен.
– Когда?
– Сейчас. Я только выпью какао.
Он выпил какао и налил себе ещё чашечку. Он пил медленно, обдумывая все детали, стараясь не упустить мелочей. Все, хватит думать, все равно выше головы не прыгнешь.
– Я хочу, чтобы это было в моей старой спальне, - сказал он, - я давно туда не заходил. Подожди.
Он поднялся на второй этаж, и попробовал поднять рулон свинцового ковра на диван. Дрожали пальцы. Нет. Слишком тяжело. Но можно ведь и на полу.
Он развернул ковер, разулся и сделал несколько шагов. Пластины почти неощутимы. Главное, чтобы все произошло быстро. Как только она окажется на ковре, она потеряет большую часть своей силы. Тогда поднять этот конец и накрыть её сверху. Потом завернуть с торцов. Пусть лежит здесь.
– Я уже пришла, - сказала она.
– Ты очень красивая.
– Кто-то из древних сказал, что у женщины есть тысяча способов стать симпатичной, но только один способ стать по-настоящему красивой. Я сейчас выбрала этот способ.
– Тебе это вполне удалось, - сказал Арнольд Августович, увлекая её на ковер.
Она опустилась на колени.
– Зачем ты это сделал?
– Ложись!
Он толкнул её, стараясь не быть грубым и думая о том, что как нежность, так и грубость в такую минуту одинаково неуместны, поэтому все равно ты смешон и страшен, а значит, что...
– Ты же ничего этим не добьешся, - сказала Велла.
– Пришлют ещё кого-нибудь. Но он не будет ТАК любить тебя.
– Обойдусь.
Он накрыл её ковром и завернул со всех сторон. Потом обмотал липкой лентой и подивился своей глупости. Только ленты и не хватало. Лучше бы уж веревку взял.
Никогда не думал, что могу так нервничать.
– Ты там жива?
– Да. Убей меня.
– Ни за что.
– Почему? Я тебе нравилась?
– Да. Но дело не в этом. Если я тебя убью, они сразу пришлют тебе замену.
Пока ты живешь - живи. Желаю тебе прожить долго.
53
Он написал четыре восьмерки на листе. Потом взял циркуль и уколол себе губу. Разогнул скрепку и бросил её на пол. Ему хотелось поступать бессмысленно.
Ничего уже не имело смысла теперь. Повеситься, что ли?
Он набрал телефон госпиталя и попросил Кощева. Кощеев был на месте. Кощеев писался через букву "щ". Оба эти факта стали одинаково несущественны.
– Алло? Да, я. Ждите, сейчас буду. Все прошло отлично. Буду ночевать там.
Домой не вернусь. Передайте, пусть начинают покрывать стены и потолок. Чтобы сегодня уже закончили. Да, без проблем. Сам я говорить с ними не хочу.
Он вызвал такси, хотя до госпиталя было всего двадцать минут пешком. Ночью плата возрастала десятикратно. Шофер удивился, но смолчал.
Расплачиваясь, он не взял сдачи.
– Вас подождать?
– Пошел прочь, хам!
Кощеев уже ждал в вестибюле.
– Что это с вами?
– спросил он.
– Депрессия. Дома не было фелобуритана, пришлось ехать сюда. Встретимся через полчаса, у меня, сейчас я не человек.
Он заглушил боль двумя таблетками и полежал на кушетке, ожидая, пока приплывут первые облачка безразличия. Получаса всегда хватает. Фелобуритан - отличное средство для смутного времени вечной войны, но почему-то запрещен. На рынке идет по стократной цене. Бывает, что без него хоть в петлю. Вот как сейчас. Уже легче.
– Войдите!
Вошел Кощеев и захотелось швырнуть в него пепельницей. Спокойно, никто ни в чем не виноват. Все идет по плану. Я сам этого хотел. Просто нервы.
– Как все прошло?
– Прекрасно. Я завернул её в ковер. Это не совсем надежно и неудобно. Я хочу, чтобы побыстрее оборудовали комнату. Перетащим её туда. Попробуем выжать из неё информацию. Она может много знать. Но не это в первую очередь. Сейчас я беру карточки всех десяти и начинаю работать. Я всем выпишу анастадин. Вы знакомы с этим препаратом?
– У меня педагогическое образование.
– Не медицинское?
– Нет.
– Черт знает что! Пока они будут принимать анастадин, ни о какой борьбе не может быть и речи. Они будут смирные как ягнята. Этот препарат полностью блокирует центр агрессивности. Они никого не станут убивать, даже если сто погонщиков будут погонять их бичами. Что-то я заговариваюсь. Это нервы.