Извращенная Гордость
Шрифт:
— Ты пришла посмотреть, как этот ублюдок умирает, Фина? — спросил Сэмюэль, его лицо было жестоким, нетерпеливым, грубив, когда его голубые глаза остановились на Римо, который все еще не двигался, но я заметила почти незаметное движение в его плечах, его мышцы подергивались. Он приходил в себя.
Мое сердце забилось быстрее, ладони вспотели.
— Я знаю, ты заслуживаешь мести, голубка, но это будет больше, чем ты можешь вынести, поверь мне, — сказал рапа, подходя ко мне сзади и кладя руку мне на плечо.
Его голос был мягким, властным, но лицо выражало ужасающее нетерпение и жестокость, когда он смотрел на отца моих детей.
— Какие у вас планы на него? — я спросила дядю, потому что он был человеком, за которым оставалось последнее слово.
Его холодные голубые глаза не были такими спокойными, как обычно. Ему тоже хотелось вцепиться в Римо. Они долго ждали этого момента.
— Мы продлим его пытки как можно дольше, не рискуя подвергнуться нападению со стороны Каморры.
— Он не умрет сегодня?
— О, сегодня он не умрет, — пробормотал Сэмюэль. — Но он может пожелать этого.
Я кивнула. Именно этого я и ожидала. Римо не испытает пощады от рук этого Наряда, да он и не просил о ней.
— Он будет умолять о смерти, — резко сказал папа.
— Я ни о чем не прошу, Пьетро.
Я вздрогнула от знакомого тембра, от скрытой угрозы, скрытого течения силы. Как он это делал?
Римо поднял голову, и мой брат с Данило крепче обняли его, но они растворились на заднем плане, когда глаза Римо, наконец, встретились с моими. Четырнадцать месяцев.
Сила его взгляда ударила меня, как приливная волна. С тех пор как он отпустил меня, я часто думала, смогу ли я когда-нибудь забыть его, смогу ли я жить дальше, жить новой жизнью, но теперь, глядя на него, я поняла, что была глупа, рассматривая такой вариант.
Уголки его рта приподнялись в кривой улыбке.
— Ангел.
Мой брат ударил Римо по лицу, но тот только мрачно рассмеялся, когда кровь брызнула на пол.
— Это твой шанс попросить прощения, — сказал папа.
Римо переводил взгляд с одного на другого, пока его взгляд не остановился на мне.
— Ты хочешь, чтобы я попросил прощения?
Его глаза тянули меня вниз яростно, беспощадно, безвозвратно, как всегда.
— Я не прощу тебя, — тихо сказала я.
Что-то промелькнуло в глазах Римо, но Сэмюэль и Данило оттащили его от меня и поволокли по коридору в камеру пыток.
Папа поцеловал меня в висок.
— Мы отомстим за тебя, заставим его заплатить за то, что он сделал.
Он ушел, оставив меня с Данте, который смотрел на меня со спокойным вниманием. Он слегка коснулся моего плеча, и я встретилась с ним взглядом.
— В конце концов он попросит прощения, — пообещал он.
Я быстро коснулась его руки.
— Я не хочу, чтобы он это делал, потому что это было бы ложью.
Римо делал все с необузданной страстью, со свирепой яростью, без капли сожаления.
Он поглощал, уничтожал, разрушал.
Он забрал все и ничего не оставил после себя. Он был нераскаявшимся грешником. Он был разрушителем, убийцей, палачом.
Чудовищем.
Отцом моих детей.
Человеком, который держал мое сердце в своей жестокой, сильной руке.
— Вы его кастрируете?
Это был ненужный вопрос. Я знала, что так и будет, и это было лишь одно из многих злодеяний, которые они планировали. Все что мне нужно было знать.
Данте коротко кивнул.
— Завтра. Не сегодня. Это слишком ускорит его смерть. Данило и Сэмюэль сделают это. Не уверен, что тебе стоит на это смотреть, но, возможно, тебе стоит. Сегодня будет легче переварить, чем завтра, так что оставайся, если хочешь.
— Спасибо, — прошептала я.
Я медленно подошла к экрану на столе и включила его. Мой брат и Данило пинали Римо в живот, в бок, и Римо даже не пытался защищаться. Когда они наконец успокоились, потому что Данте вошел, Римо перевернулся на спину и посмотрел прямо в камеру, зная, что я наблюдаю.
Он не отвел взгляда, когда отец достал нож и порезал ему грудь. Не тогда, когда настала очередь Сэма. Не тогда, когда настала очередь Данило. Не тогда, когда настала очередь Данте.
Я провела столько часов, днем и ночью, размышляя, каково это увидеть Римо сломленным, видеть его на коленях.
Все было не так, как я себе представляла, мое сердце сжималось в груди так сильно, что я едва могла дышать, слезы так сильно давили на веки, что мне пришлось прикусить внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержать их. И даже несмотря на пытки, Римо не выглядел сломленным, потому что не мог быть сломлен насилием и болью. А может и нет.
Я отвернулась от экрана и пошла прочь. Мои телохранители следовали за мной, их шаги были медленными и размеренными. Тени должны были защитить и спасти меня. Но меня уже не спасти. Моя семья пыталась вылечить меня, но я не нуждалась в этом, потому что я не была сломлена.
Скользнув за руль лимузина Мерседеса, я завела двигатель в ту же секунду, когда мои телохранители оказались внутри. Моя нога нажала на газ. Они косо посмотрели в мою сторону, но ничего не сказали. Они должны были защищать, а не судить.
Мне была предоставлена эта свобода, потому что вина моей семьи заплатила за это. Они не могли держать голубя со сломанными крыльями в золотой клетке.
Как только я припарковала машину перед домом моей семьи, я заглушила двигатель и вышла не дожидаясь их. Я шагнула внутрь и поспешила наверх, не останавливаясь, пока не вошла в детскую.
Невио и Грета спали в общей кроватке, выглядя умиротворенно и старательно красиво. Я погладила их по головам, по густым черным волосам, как у их отца. Когда мои пальцы коснулись виска Невио, его глаза открылись с этими темно-карими, почти черными глазами. Я наклонилась и поцеловала его в лоб, потом в лоб Греты, вдохнула их запах, потом опустилась в кресло и стала смотреть, как они спят.