К истокам слова. Рассказы о науке этимологии
Шрифт:
Слова пихатьи пшенов древнерусском языке засвидетельствованы в формах пьхатии пьшено, Корень в этих словах выступает с чередующимися согласными х(пьх-)и ш(пьш– ). То же самое чередование х/шможно обнаружить, например, в случаях: пух — пушок, дух — душа, петух — петушиныйи т. п. Следовательно, с фонетической точки зрения, слова пьхатии пьшеновполне сопоставимы одно с другим. Звук шв слове пьшеноявился следствием смягчения более древнего х. Однако и самый звук хнередко
| Литовский язык | Древнерусский язык |
|---|---|
| sau-s-as [с'aусас] | су-х-ъ ‘сухой’ |
| blu-s-a [блус'a] | блъ-х-а ‘блоха’ |
| mu-s-e [м'yсе:] | му-х-а ‘муха’ |
| pai-s-au [пайc'aу] | пь-х-аю ‘толку’ |
Последнее сопоставление позволяет выделить у слов пьхатии пьшенодревний корень *pis– ‘толочь’. С иным гласным можно обнаружить тот же самый корень в слове пест(в древнерусском языке: пhстъ) ‘толкач, толкушка’.
Следовательно, пьшенобыло образовано от той же основы, что и глагол пьхати‘толочь’, и имело буквальное значение ‘толчёное (зерно)’. Позднее слово пшеноприобрело значение ‘крупа из проса’. В словообразовательном и отчасти в семантическом плане слово пьшеноотносится к пьх(ати)так же, как толокно — к толочьили как древнегреческое ptisane[птис'aне:] ‘очищенный ячмень’ — к ptisso[пт'uссо:] ‘толку, размалываю’.
Таким образом, и здесь — уже в который раз! — фонетический, словообразовательный и семантический анализ, связанный с этимологией слова пшено, постоянно опирался на материал родственных индоевропейских языков. Можно определенно сказать, что без привлечения этого материала учёным не удалось бы столь убедительно решить вопрос об этимологии слова пшено, как это не удалось бы сделать и при установлении целого ряда других этимологий.
Дружеская помощь
Особенно большую пользу при этимологизировании русских слов может принести языковеду знание литовского языка, поскольку из всех индоевропейских языков именно литовский (как и латышский) наиболее близок к славянским языкам. На значение литовского языка для славянского языкознания ещё в середине XIX века указывал выдающийся русский славист А. Ф. Гильфердинг.
«Без литовского языка, — писал он, — научное исследование славянского невозможно, немыслимо, и одна из главнейших причин тех ошибок, в которые впадали некоторые наши учёные, рассуждавшие о законах и свойствах славянской речи, состоит именно в том, что они не брали в соображение фактов, представляемых языком литовским» [60] .
60
Л. Гильфердинг. Собр. соч., т. II. СПб., 1868. стр. 367.
Чтобы это высказывание А. Ф. Гильфердинга не показалось кому-нибудь голословным, рассмотрим несколько примеров той «дружеской помощи», которую литовский язык может оказать русской этимологии.
Начнём со слова лук‘оружие для метания стрел’. Ни в русском, ни в других славянских языках нет слов, которые могли бы послужить для слова луктаким же этимологическим «ключом», каким, например, для слова возявляется везуили для слова (су)гроб — глагол гребу. Наиболее близкими внеславянекими соответствиями русскому лукявляются
61
Индоевропейское *ов литовском языке, естественно, отражается в виде а.
Благодаря этим сопоставлениям с литовским материалом, становятся этимологически совершенно ясными и такие русские слова, как лука‘изгиб, излучина реки’ или лукавый‘хитрый, коварный’ (кстати, в древнерусском языке слово лукавый — применительно к реке — означало также ‘извилистый’).
Аналогичным образом этимология русского слова рука, не имеющая никакой опоры на славянской почве, легко проясняется благодаря сопоставлению с литовскими словами renku[рянк'y] ‘собираю’ и ranka[ранк'a] ‘рука’ (с тем же индоевропейским чередованием *е — *о). Следовательно, этимологически слово рука — это ‘собирающая’ или ‘собиралка’. И здесь опять только литовский язык проливает свет на этимологию русского слова.
Точно так же слово бес(ст. — слав, бhсъ) становится этимологически понятным при сопоставлении с наиболее близким индоевропейским соответствием: литовск. baisus[байс'yс] ‘страшный, ужасный’. Легко убедиться, что старославянское слово бhсъи литовское baisusфонетически являются совершенно тождественными: — h-и — ai– отражают индоевропейский дифтонг *oi.
Подобного рода случаи, когда этимологические истоки русского слова невозможно вскрыть без помощи литовского материала, встречаются довольно часто. Они являются наглядным доказательством справедливости приведённого выше высказывания А. Ф. Гильфердинга.
Теперь можно подвести некоторые итоги. Примеры, рассмотренные в настоящей главе, показывают, что многие этимологические связи между словами, утраченные в современном русском и даже в древнерусском языке, могут быть восстановлены с помощью материала родственных индоевропейских языков. Этот материал позволяет учёным восстановить наиболее архаичный фонетический облик анализируемого слова, выделить в нем древние суффиксы, которые в наши дни уже не воспринимаются как таковые [62] , определить, какие семантические изменения претерпело слово в течение длительной истории своего развития.
62
В самом деле, кто мог бы подумать, например, что — н– в слове лунаисторически относится не к корню, а к суффиксу?
Многочисленные индоевропейские соответствия, которые можно встретить почти в любом этимологическом словаре русского языка и которые иногда отпугивают читателя своей «учёностью» — не просто дань традиции. Соответствия эти по большей части дают богатейший материал для восстановления древнейшей истории слов, для выяснения сложных вопросов, связанных с их этимологией.
Глава девятая
Аналогия в языке и в этимологическом исследовании
В предшествующих главах нам уже неоднократно приходилось приоткрывать дверь в этимологическую «кухню» лингвистического исследования. Попробуем теперь войти в эту «кухню» и ознакомиться с некоторыми вопросами методики этимологических «раскопок», с тем, какими, приёмами пользуются языковеды, докапываясь до этимологии слова. Начнём с одного очень важного общего вопроса.