Кабинет фей
Шрифт:
— Вы меня пугаете! — сказала Мелани растроганно. — И хоть я и не понимаю вас, однако уверена, что ваша печаль не может быть без причины. Расскажите же мне все, не оставляя в волнении, в которое уже и так меня повергли.
— Клянусь вам, сестрица, — я вовсе не обманула вас, сказав, что сама не знаю, что со мною. Но, раз уж вы хотите знать все, признаюсь, что, пока я была в комнате у наших гостей-странников, меня так волновал этот раненый, он показался мне таким любезным, невзирая на свое безобразное одеяние, что я, сама того не желая, думала: «Коль скоро он держит себя столь достойно в его незавидном положении, — как же выглядел бы он, если бы оказался человеком благородным и роскошно одетым?» Я все льстила себя надеждой, что он, быть может, высокого рода и вынужден скрывать это, как вдруг, на мою беду, брат его рассказал тетушке о них обоих: они музыканты, милая моя Мелани! Нож в сердце был бы лучше этакого известия! Но я-то, я ведь питаю
— Ах, сестрица! — воскликнула Мелани. — Минута, о которой вы рассказываете, и для меня оказалась столь же роковой. Дон Габриэль уже успел очаровать меня красотой своего голоса — что же сталось со мною, когда за этой смехотворной одеждой пилигрима я заметила благородную осанку, правильные черты и столь приятный нрав, какой и у людей самого высокого происхождения редко встретить!
— Как бы они ни были милы, — произнесла Исидора, — да не допустят небеса, чтобы мы смотрели на них иначе, чем на музыкантов; думаю, нам следует поторопить их отъезд.
— Неужто вы хотите, чтобы этот несчастный раненый умер? — сказала Мелани.
— Нет, — отвечала та, — я хочу, чтобы он поскорее выздоровел и ушел отсюда. Я нахожу, что лучше всего держаться подальше от тех, кто может навлечь на нас беду.
— Увы, я согласна, — отозвалась Мелани, — и последую за вами в этом намерении.
Так они беседовали, пока наконец не заметили, что светает, и тогда постарались поспать хоть немного.
Донья Хуана провела несколько злых часов, ее мучил страх, как бы пилигриму не стало еще хуже, чем было, когда она его оставила; он явился слишком поздно, чтобы можно было сразу же послать за хирургом, сделавшим бы ему перевязку, но теперь она отправила нарочного в Сьюдад-Реаль [127] за двумя самыми умелыми и, как только те явились, повела их к графу.
127
Сьюдад-Реаль — город и одноименная провинция в Кастилье — Ла-Манча.
Граф оставался в постели и очень досадовал на это принуждение; при нем был Понсе де Леон, когда вошла донья Хуана, а за ней еще двое мужчин. Наши странники сначала подумали, что это слуги, но тут тетушка сказала графу, что надлежит быть готовым ко всему, — быть может, придется сделать надрезы, — но ему нечего опасаться, ибо она предоставляет его заботам лучших мастеров в Европе.
Пока она говорила, один хирург торопливо щипал корпию, а другой раскладывал на столе ланцеты, бритвы, ножницы, бистури и пять или шесть скляночек с мазями. Невозможно без смеха вообразить, в каком замешательстве оказался граф и какая злость его охватила; он делал дону Габриэлю страшные глаза, давая понять, что все вот-вот будет раскрыто. Дон Габриэль, и сам испытывавший не меньшую растерянность, все-таки отважился сказать донье Хуане:
— Сударыня, мы никогда не отправляемся странствовать без небольшого запаса симпатического пороха [128] , который обладает чудесными целительными свойствами. Вчера я посыпал им рану моего брата, и у меня есть основания полагать, что скоро он будет совсем здоров.
Хирурги, услышав это и почуяв, что придется им остаться ни с чем, ополчились против столь гибельного средства; они говорили даже, что тут не обошлось без колдовства, и святая Инквизиция [129] не потерпит, чтобы от этого выздоравливали. Услышав страшное слово «инквизиция», донья Хуана едва не пустилась наутек, но граф успокоил ее, сказав, что порох составлен из обычных лекарственных трав, и, стоит ей только пожелать, он раскроет секрет снадобья.
128
Симпатический порох — порошок купороса, гашенного на солнце, которым лечили раны; при этом обрабатываться могла как сама рана, так и ткань, пропитанная кровью раненого, или даже оружие, нанесшее рану. Симпатическому пороху посвящено, в частности, франкоязычное сочинение английского философа, естествоиспытателя, литератора и дипломата Кенельма Дигби (1603–1665) «Речь о врачевании ран посредством симпатического пороха» (Discours touchant la gu'erison des playes par la poudre de sympathie; 1658). Антуан Фюретьер (см.: Fureti`ere 1690) называет его в своем словаре «чистым шарлатанством».
129
Святая Инквизиция (лат. Inqnisitio Haereticae Pravitatis Sanctum Officium, «Святая служба расследований еретической греховности») — институт Католической
— По меньшей мере, — отвечала она, — позвольте хирургам осмотреть вашу рану: они не причинят вам вреда.
— В этом я не уверен, — сказал ей граф шепотом и так доверительно, что она зарделась от радости. — Вы же видите, сударыня, что это за люди.
Она сдалась и так щедро заплатила лекарям, что те удалились весьма довольные.
Поскольку ей не хотелось слишком скоро расставаться с графом де Агиляром, она искала предлога, чтобы задержаться подле него, и обратилась к Понсе де Леону:
— Вы говорили, что знаете романсы, — доставьте же мне несказанное удовольствие, рассказав какой-нибудь, ведь я так их люблю!
— Повинуюсь вам, — отвечал он почтительно. И начал:
Барашек [130]
130
Контаминация двух типов сказок: АТ 725 (Сны) и АТ 425 (Необыкновенный супруг). Такая контаминация нетипична для фольклора. Среди литературных сюжетов фольклорного происхождения с первым из названных сказочных типов сближается «Король Лир», который, в свою очередь, тяготеет к типу АТ 923 (Мясо любит соль). В данной сказке явную аллюзию на «Короля Лира» можно увидеть в диалоге короля с дочерьми о снах, когда героиня вызывает гнев отца своим простым и бесхитростным ответом. В итоге линия «Снов» получает счастливый конец, который и провоцирует редкий в сказках устного происхождения трагический финал линии «Необыкновенного супруга». В истории безответной любви старой и безобразной феи Чурбанны к герою сказки можно усмотреть аллюзию на историю из рамочного повествования: старая донья Хуана так же безответно любит графа де Агиляра.
А короля донимали зловредные соседи, которым надоело жить с ним в мире, и начали они с ним войну, да такую жестокую, что быть бы ему побитым, если бы не умел он защищаться. Собрал он огромную рать и отправился воевать. Три принцессы с гувернером остались во дворце, где каждый день получали от короля добрые вести: то он город возьмет, то битву выиграет. И вот разбил он врагов, выгнал их из своего королевства и наконец воротился во дворец, к своей малютке Чудо-Грёзе, которую так любил. Три принцессы заказали, каждая, по парчовому платью: одна — зеленое, другая — голубое, а третья — белое. Каменья были платьям под стать: к зеленому — изумруды, к голубому — бирюза, а к белому — алмазы. Представ пред королем в таких уборах, они пропели ему стихи о его ратных подвигах, которые только что сочинили:
В венце блистательных побед Мы рады лицезреть вас, государь-родитель! Устроим празднества, каких не видел свет, Чтоб вам пришлись они по вкусу, повелитель. Потешим, в знак любви дочерней непритворной, Мы вас заботами и песнею задорной.Увидев, как они красивы и веселы, король их нежно расцеловал, а пуще всех обласкал Чудо-Грёзу.
Накрыли роскошный стол, и он с тремя дочерьми сел пировать; но, имея обыкновение во всем видеть тайный смысл, спрашивает старшую:
— А скажите-ка мне, почему на вас зеленое платье?
— Государь, — отвечала она, — услышав о ваших подвигах, я решила, что зеленый цвет будет обозначать мою радость и надежду на ваше возвращение.
— Превосходно! — воскликнул король. — А вы, доченька, почему надели голубое?
— Государь, — отвечала принцесса, — это чтобы показать, что за вас ежедневно возносились молитвы богам и что видеть вас для меня все равно что лицезреть разверстые небеса и прекраснейшие светила.
— Надо же, — произнес король, — вы говорите как настоящий оракул. А вы, Чудо-Грёза, почему в белом?