Кабинет фей
Шрифт:
Понсе де Леон подождал некоторое время, в надежде, что его разум, быть может, возобладает над смятением сердца, но, поняв, что здравый смысл, напротив, ослаб в сражениях, уже выпавших на его долю, и мечты об Исидоре не то что не оставляют его хоть ненадолго в покое, но продолжают истязать несчастного, он решился наконец поехать к возлюбленной и повидать ее. Лишь только рассвело, он вошел в комнату графа де Агиляра и сказал:
— В путь, дорогой кузен, пора нам ехать в Галисию.
— Понимаю вас, — отвечал граф, — дело в Исидоре. Но что же вы придумали, чтобы достичь желаемого?
— Я представляю дело так, — сказал дон Габриэль, — приехав, мы подожжем дом [114] и проникнем в ее комнату, воспользовавшись тем беспорядком, какой обычно сопутствует подобного рода происшествиям. Мы спасем ее: я вынесу
— Поистине, дон Габриэль, — ответил на это граф, — неразумно с вашей стороны начинать с такого предосудительного дела, как пожар в доме лучшего друга! Подумайте же, что, спалив дворец дона Луиса, самый прекрасный во всей провинции, вы сыграете с нашим приятелем самую злую шутку, какую только можно придумать; рассудите, что и сама ваша дорогая Исидора, быть может, задохнется в дыму, прежде чем вы доберетесь до ее комнаты, и может случиться так, что вы оба погибнете; возможен ли исход плачевнее?!
114
…приехав, мы подожжем дом… — Ситуация с поджогом, который устраивает любовник, чтобы проникнуть к своей возлюбленной, изображена, например, в басне Лафонтена «Муж, Жена и Вор». Действие басни происходит в Испании.
— Я рассчитывал, — промолвил дон Габриэль, — попросить затем эту часть имения в приданое Исидоре и тем самым обойтись без ущерба дону Луису; но вы так горячо противитесь моему плану, что я от него отказываюсь, надеясь, что вы придумаете лучший, только бы нам не пришлось откладывать путешествие!
— Вот что я полагаю, — сказал граф, — мы доберемся на почтовых до окрестностей их усадьбы, одевшись пилигримами, чтобы нас не могли узнать; никто не удивится, если на дороге, ведущей в Компостелу, подобного рода люди остановятся в почтенном доме и даже пробудут там несколько часов.
— Несколько часов! — воскликнул дон Габриэль. — Несколько часов! Как же я сумею вызвать ответную любовь в столь короткий срок?
— Я придумал замечательную вещь, — отвечал граф, смеясь, — надо устроить так, чтобы вас там похоронили; если вас сочтут мертвым, никто не поторопит вас убираться.
Однако Понсе де Леон, казалось, принял шутку без обычного своего легкомыслия.
— Я знаю, — сказал он горько, — вы только и можете что насмехаться; уж я лучше помолчу.
Тут граф почувствовал, хотя и запоздало, что иной раз не нужно поддаваться искушению пошутить, и, поразмыслив о том, что лучше пожертвовать острым словцом ради друга, нежели другом ради острого словца, попросил кузена простить ему эту насмешку.
— Возвращаясь же к предмету, который так занимает вас, — сдается мне, что одному из нас следует притвориться раненым, тогда, быть может, старая тетушка, более милосердная к пилигримам, нежели ко всем прочим, оставит нас при себе.
Дон Габриэль горячо похвалил эту мысль; не мешкая, отдал он необходимые распоряжения касательно платьев пилигримов, и два дня спустя оба отправились в путь. А надо заметить, что граф де Агиляр ни красотой лица, ни благородством осанки не уступал Понсе де Леону, будучи так же высок, статен, хорош собой, и к тому же оба были наделены живым умом и учтивостью, столь присущей испанцам. Дон Габриэль пел так обворожительно, что лучшие певцы умолкали перед ним; граф непревзойденно играл на арфе и на гитаре; скакать верхом и танцевать они оба научились во Франции, знали несколько языков не хуже своего родного, — словом, кавалеров более совершенных было не найти.
И вот, вышеописанными мною, явились они к дому доньи Хуаны: волосы убраны под широкую шляпу, обшитую раковинами, посох, фляга из выдолбленной тыквы, плащ и все остальное, что необходимо для паломничества [115] . Лакея они оставили в ближайшем городе Сьюдад-Родриго [116] , а поскольку явиться в именье друзья собирались к вечеру, чтобы их легче приняли на ночлег, то они и углубились в лес, все тропинки в котором выводили к усадьбе. Наперерез дорожкам бежали ручьи; благодаря их свежести трава в этих местах всегда оставалась зеленой, а вековые деревья таили в обширных кронах множество птиц и тенью густых ветвей оберегали путников от палящего солнца.
115
…волосы
116
Сьюдад-Родриго — город в провинции Саламанка, примерно в 400 км от Сантьяго-де-Компостела. Здесь либо подразумевается какой-то другой город, либо имеет место типичная для автора географическая неточность.
— Что за обитель! — воскликнул Понсе де Леон, обращаясь к графу. — Что за обитель, дорогой кузен! Как был бы я счастлив, если бы мог, как поется в песне Клелии,
В уединении с Иридой милой жить И в мире более ничем не дорожить [117] .Однако сия сладостная фантазия может завести меня слишком далеко, если я не вспомню, что покуда моей страсти не на что надеяться, а в дальнейшем все может обернуться еще хуже.
117
В уединении с Иридой милой жить …не дорожить. — Двустишие из романа Мадлен де Скюдери (1607–1701) «Клелия, римская история» (1654–1660). Роман-поток «Клелия» сохранял необычайную популярность до конца XVII в. Ирида (др.-греч. ) — в др.-греч. мифологии — богиня и олицетворение радуги. Иначе — Ирис, отсюда название цветка. Во французской поэзии XVII в. встречается как в «Клелии», так и позднее, в частности, у Шарля Перро и Этьена Павийона.
— Не стоит отчаиваться, быть может, фортуна будет к вам благосклонна, — отвечал ему граф, — а кабы не взбрела вам эта блажь — добиться любви, не открывая, кто вы, — одно ваше имя конечно же устранило бы самые большие препятствия, и в скором времени вы достигли бы счастья.
— Как быть? — сказал Понсе де Леон. — Иначе я не могу, эти сомнения мучили бы меня до конца дней; я должен понравиться Исидоре прежде, чем она узнает, кто я.
Графу де Агиляру до смерти хотелось рассмеяться, однако он поостерегся. И так, продолжая прогулку, они дошли до небольшого павильона, который, судя по всему, принадлежал усадьбе: им заканчивался парк со стороны леса. Украшением его был большой позолоченный балкон, который донья Хуана приказала огородить решеткой, поскольку туда часто выходили ее племянницы; притом решеткой с такими частыми прутьями, что сквозь них ничего нельзя было увидеть.
Повсюду уже царила тишина, наши пилигримы приблизились бесшумно, расположились под открытыми окнами и услышали беседу нескольких особ, хотя слов было не различить. Когда окончился разговор, одна из дам громко произнесла:
— Сколько еще приятного можно было бы сказать на эту тему, если б мы не оставили в одиночестве мою тетушку, — а ведь она так любит романсы [118] , что негоже лишать ее удовольствия и обсуждать их без нее.
Тут они, не мешкая, поднялись и уже собирались удалиться, когда дон Габриэль шепнул графу:
118
Романс (исп. romance) — песня на стихи с любовным, волшебным или героическим сюжетом, исполнявшаяся под аккомпанемент гитары. Романс как жанр испанской лиро-эпической поэзии сложился в фольклоре в XIV в. в результате переработки рыцарских поэм («Песнь о моем Сиде» и др.). Д’Онуа называет романсом не только песни, исполняемые Понсе де Леоном, но и прозаический рассказ, фактически волшебную сказку, т. е. псевдо-романс.
— Пропою несколько нежных жалоб влюбленного, — быть может, мой голос поможет нам свести знакомство.
— Вы забыли, — отозвался граф, — что один из нас должен изображать раненого, а ваша манера жаловаться и молить о помощи может показаться несколько странной.
— Это так, — сказал дон Габриэль, — и все же красивым напевом мне легче разжечь любопытство, нежели стонами; однако, — продолжал он, — придется следовать нашему первоначальному замыслу, ведь если мы не преуспеем — причиною тому, кажется, буду я.