Кабы не радуга, давно бы новый потоппокрыл бы землю. Но вместо ковчеганесколько авианосцев метались бы в поисках брега.Но тем и плоха вода, что нет в ней проторенных троп.И не голубь с вороном, а самолет-разведчик,в котором, сжавшись в комок, маленький человечексмотрел бы вниз – хоть какая вершина из-под воды!Хотя бы верблюжья двугорбого Арарата,к которой Ной причалил когда-то. Датанеизвестна, а волны смывают следы.Подводные лодки с ненужным оружием проплывали бынад городами и иногда задевали быднищем шпили соборов, открывалась бы течь,но у атомных лодок плавучесть, живучесть,автономность – короче, у подводников лучшая участь.Но после потопа все мы подводники, и не об этом речь.Важно, что никакая беда не постигнет военных,летчиков, моряков, плененных и убиенных,глядящих в бинокли, выставляющих перископ.Тем более, Бог постоянно милость являет:расходятся облака и радуга в небе сияет,обещая все что угодно, но не новый потоп.
«Погружаешься в ночь, как в темную воду морскую…»
Погружаешься в ночь, как в темную воду морскую,теплую, искрящую из-под ладоней.Ребристый песок под стопой. Жаль, небеса бездонней,чем любой водоем. Мы получили такуюжизнь, что ни в сказке сказать, ни в передовице,ни пером, ни кастетом, – короче, есть чему подивиться.Есть чему подивиться, проглотить, да не подавиться.Потому что тьма над головой и под ногами.Враг врагу говорит, прощаясь: расстанемся, блин, врагами.В аду играют в черт-нечерт копытами и рогами.В городах говорят стены, окна, витрины:что мы будем делать, когда будем руины?Когда сложимся внутрь и укроемся облаком пыли,кто поверит, что мы действительно были?Но тепла вода беспросветных ночек,тают куколки восковые в руках матерей-одиночек.Не ешь меня, серый волк, оставь вдовице кусочек.Темна и тепла вода, рожденная до начала,когда не было тверди небес, ни города, ни причала,ни корабля. Был белый бычок. Не хвост, а мочало.Он стоял посреди мирозданья в воде по колено,шевелил ноздрями, чувствуя запах тлена,жевал свой хвост, мотал большой головою,он хотел бы, чтоб хвост был зеленой травоюна зеленом лугу, но нет ни травы, ни луга.Тьма небесная в тьму морскую глядит: они узнали друг друга.
Эвакуация
Просто бежать в толпе. Запрокинув лик,подавившись криком, выдавливая крик.Просто дышать в толпе, под звуки сирен,все равно куда – на палубу судна, давшего крен,просто лежать в толпе, дышать без оглядки, хрензнает куда – в порт – чемоданы, узлы, платки,плывущие на поверхности ревущей людской реки.Бежать рядом с бабой, младенца к груди,полный вперед, понимая, что худшее – впереди.Дышать в толпе, тебя уже не найдут, и самникого уже, лица направлены к небесам.Расширенные зрачки. Крик, застрявший во рту.У причала кренится на бок железный ковчег.Завтра газеты напишут о давке в порту.Погибло около ста сорока человек.
«Межсезонье, межвременье. Из разлома…»
Межсезонье, межвременье. Из разломатянет холодом. Зябко. Но это лучше, чем лаваили серный дым. Приехали. Вот мы и дома.Двойные рамы. Валерьянка с примесью брома.Мама нюхает рюмку и говорит: «Отрава».Кот считает иначе. Он выгибает спину,прыгает на буфет. Смотрит преданно на аптечку.Пятидесятые годы! Я вас никогда не покину.Свет вырубают. Капельки стеаринастекают в граненый стакан. Сквозняк задувает свечку.Военная форма в шкафу. Вечная славав виде ордена Красной Звезды и медали«За оборону Кавказа». Пустая оправаот пенсне покойного деда. «Не имеете права!» —кричит сосед в коридоре. В гробу видалимы этого крикуна. Но это случится позже,лет через десять. Искусственный спутник где-тодырявит темя морзянкой. Мороз по коже.«Он уже знает все. С ним надо построже».«Не входи сюда! Ты видишь, я не одета!»Как не видеть! Груди вываливаются из корсета.Пусто в душе. Перед глазами все то же.Вчера закончился век.Завтра закончится жизнь.Сегодня закончилось лето.
«„Подойди к продавщице, скажи: „гондон“…“
"Подойди к продавщице, скажи: "гондон",это просто такое слово, пойди, скажи".Я подхожу к лотку и говорю: "бидон".Ложь порождает ложь. Жизнь состоит из лжи."Если в нее помочиться, живот разнесети родится ребенок. Вот, журнал посмотри,как это нужно делать. Только сопли утри".Саша, Петя и Феликс. Никто меня не спасет.Нет, не смотри, беги — это твои враги.В чем отличье кита от рыбы? Не отвечай.Они над тобой смеются. Господи Боже мой!Дома готовят обед. На примусе греют чай.Мама кричит в окно: "Боря! Пора домой!"
Я поймал трилобита!
Он задерживает дыхание и ныряет.Песчаное дно, ребристое, среди песказаметны обломки раковин, небольшие камни,покрытые водорослями. А эточто такое? Какие-то мелкие существа,похожие на мокриц, разделенные на три части,снуют, что твои муравьи. Зеленоватый панцирь.Так это же трилобиты! Ископаемые созданья,считается, что они навсегда исчезли,но вот же они, кишмя кишат, хватай, сколько хочешь!
*
Открытие. Мировая слава. Мальчик,зажав трилобита в руке, выходит на берег.Боже, как все изменилось! Пляж пустынен.Ни мамы, ни бабушки. Ни домов, ни деревьев.Скалы, песок, невиданные растенья,коленчатые, розоватые стебли, стоящие вертикально.Листьев нет. Понятно. Мальчик как-топопал в доисторическую эпоху,где завались трилобитов, медуз, аммонитов,но ни мыши, ни кошки, ни тем более человека.Мальчик, рыдая, бросает в море свою находку.Она никому не нужна, он никому не нужен.Никому не нужен, совсем никому не нужен,Боже, как темнеет перед глазами.
*
Но вот свет возвращается. Он видит небо,нескольких чаек. Его голова седаялежит на коленях жены. Над ними склонилсяпарень в оранжевой куртке. Ясное дело.Парень спрашивает: сир, ну как вы?Он улыбается и отвечает: уэлл, кол беседер.Жена говорит: с ним это бывает,скоро все пройдет. Парень отходит.Но если состояние будет критическим, нужнопозвать его, он вызовет эмбюленс. Впрочем,какая там скорая? Нет страховки,а с врачами в этой стране, должно быть,за всю жизнь не расплатишься. Суки.
*
Взявшись за руки, двое уходят.Песок обжигает ноги.Теперь тебе лучше, милый? Да, полегчало.
*
Мальчик, сжав кулачок, бежит по пляжу.– Мама! Я поймал трилобита! Я поймал трилобита!
"До того как Серега превратился в автомобиль…"
До того как Серега превратился в автомобиль,мощный "пежо", о котором мечтать не мог,он был ковром. Из него выбивали пыль.Складывали в сундук. Защелкивали на замок.Он был незряч. Но все же легко различалнаклеенные картинки из раньших времен.Пароход "Маврикий" покидает одесский причал.Царь Александр Третий на фоне трехцветных знамен.Казак Крючковъ рубил немчуру в куски.Носатый с пейсами спаивал русского, гад.Если бы не картинки, Серега бы сдох с тоски.А так лежал, свернувшись ковром, и был даже радспокойствию и темноте. Потом случился пожар.Ковер ничего не чувствовал, но знал, что сгорел.На миг Серега прозрел. Он был радужный шар,летевший над грудой обугленных мертвых тел.Потом все снова исчезло. Утро было свежо.Кто-то громко смеялся. Где-то хлопнула дверь.Тихий голос сказал Сереге: "Будешь черный "пежо".Это классная тачка. Что, доволен теперь?"
"Беззубый безумец Шапиро идет, прижимая к груди…"
Беззубый безумец Шапиро идет, прижимая к грудипару-тройку бесценных старинных томов.Узнавая меня, машет рукой: заходи!Хоть на пару минут заходи, хоть на тройку слов.А я б и зашел, да больно квартира тесна,от двери к дивану прорыто нечто вроде тропы.Все заполнено книгами. Даже проем окнанаполовину заставлен. Нечто вроде толпыбесцельных, бессмертных мыслей стоит вокругубогого ложа, застланного тряпьем.Я бы зашел к тебе, мой безумный друг, —жаль, что в доме твоем нечего делать вдвоем.Впрочем, несколько лет у него жила медсестравсе из той же больнички для лишенных ума.Глядя на старые книги, она говорила: "Пораэто убрать к чертям". Но убралась сама.
Одесса, июль 1954
Блеклый небосвод, неприбранный сад.Настежь веранда. Семья у стола.Пыльные портьеры вдоль окна парусят,чайник остывает, и клеенка сползла.Споров затейливые кружева.Сплошь недомолвки. Как берегласьтайна! Почти непонятны слова,но жесты не укрывались от глаз.Тайна гнездится в скопленье забот,в стопке газет, в шепотке по углам.Бабочка летит на зеленый забор,садится и складывается пополам.Изнанка крыльев. Зубчатый край.Такие же листья. Цветное стекло.Плетеные кресла, встревоженный рай.Все это в движенье – и все прошло.О чем в пятьдесят таком-то годуспорили те, кто сегодня мертвы?Какие надежды в дачном садукружились поверх моей головы?Мы детям своим задаем теперьте же загадки. Проснувшись в ночи,я вспоминаю: распахнута дверь,дедушка в кителе из чесучи,круглые, в тонкой оправе очки,на переносице тонкий след.Прошлое сузилось, как зрачки,когда в лицо направляют свет.
"Если б мне отрезало ноги, я бы уехал в США…"
"Если б мне отрезало ноги, я бы уехал в США".Странная логика. Додик повторял это тысячу раз.Папиросы в кармане, в спичечном коробке анаша.Синие джинсы "Вранглер". По тем временам – класс.Его доконал диабет. Ампутация стоп.С эмиграцией торопились, но очередь не дошла.Был компьютерный номер, но сердце сказало "стоп".Скорая опоздала. Опоздала – и все дела.Десять лет спустя из Чикаго приехал брат.Он хотел разыскать могилу. Задача была – пустяк.Известно название кладбища, участок и даже ряд.Но в Одессе он встретил девушку. И все наперекосяк.Две недели они гудели. Принимали до литра на грудь.Превратили квартиру в бедлам. Там не осталось мест,не запятнанных спермой. Брат пустился в обратный путь,она через год в Варшаве получила визу невест.О покойном. Однажды на пьянке под Новый годон буквально взбесился. Вскочил и начал пинатьногами кого попало. Его скрутили. Народкое-как успокоился. А я пытаюсь понять,как рыхлый еврейский парень каблуками модных сапогсмог в новогодний вечер, напившись в дым,вставить под ребра каждому, кто не лишится ног,не будет хвататься за сердце, не умрет молодым.
